– Как убили? – с удивлением переспросил Женька.
– Ну да, жену и ребенка…На минском шоссе в самом начале войны… бомба во время авианалета… на колонну беженцев…
– Иванов, разговорчики! – Строго остановил его лейтенант. – А ты, друг, не останавливайся! Шагом марш!
– Это правда? – спросил его Женька, повернувшись к нему.
Вместо ответа тот молча отвернулся. И только сейчас, взглянув на лейтенанта, Женька с удивлением увидел, что несмотря на свой молодой, почти юный возраст – вряд ли ему было больше двадцати трех лет, его виски были ослепительно белые от седины, а глаза – в темной сетке морщин, что делало его на вид гораздо старше и суровее.
Он был как будто воплощением тяжелой не проходящей печали.
Другой сопровождавший его военный – тот самый парень, который первым увидел его, был полной противоположностью грустного и замкнутого лейтенанта – веселый и, судя по всему, довольно болтливый – он периодически отпускал какие-то шуточки, по поводу немцев, хода боевых действий, или по поводу Женькиных мокрых штанов, глядя на которые он постоянно прыскал со смеху. Всячески стараясь сдерживаться, солдат зажимал рот ладонью, но ему это плохо удавалось. Видимо он находился в таком возрасте, когда ему еще было трудно справляться со своими эмоциями.
Когда солдат увидел, что спутники не обращают на него внимания, он слегка опустил голову, потом стал что-то вполголоса напевать про себя. Скоро Женька различил слова его песни: «Тюх, тюх… Разгорелся мой утюг… Все равно ты будешь мой, никуда не денешься!»
Некоторое время они шли через лес, и, чувствуя какое-то сочувствие к лейтенанту, с которым случилась такая беда, Женька несколько раз пытался с ним заговорить, чтобы вывести его из угнетенного состояния, задавал вопросы, но тот либо отрицательно качал головой, либо сухо бросал Женьке:
– Отставить разговоры… Прекратить болтовню… Вперед!
После нескольких таких суровых выговоров молодой солдат тоже приумолк и грустно понурив голову, поплелся сбоку, придерживая рукой ремень ружья, которое висело у него за спиной и постоянно норовило соскользнуть с его узких плеч.
– Да – вполголоса наконец пробормотал Женька, не выдержав молчания – к своим попал, и вот на тебе, здрасте… Я что реально под конвоем сейчас? Я же не преступник и не дезертир!
Несколько минут после этого они шли молча. Иванов, который шел сбоку, был более разговорчив, чем его спутник, и видно ему не терпелось выложить Женьке все, что с ними произошло недавно.