Агилас усмехнулся. Опустился на нее, глубоко поцеловал в губы, жадно провел по ее мягким и упругим полушариям, накрывая острые от предвкушения соски своими губами.
–Ты сама невинность, Эли, – прошептал нежно, – ты даже не представляешь, как прекрасна в своей чистоте… Я так боюсь запятнать тебя…
–Не бойся…– раскрылась ему навстречу, выгибаясь в пояснице, – я хочу этого… Только с тобой на всем белом свете хочу.
В ответ- его рык. Скомканная мощным кулаком простынь. Попытка усмирить похотливого зверя, который так падок на ее женские чары, на этот бархатный голос, на патоку взгляда, на цветочное дыхание… Она чарует, завораживает, манит… Сама того пока не понимает, как действует на него. Агилас догадывался, какой женской силой будет обладать эта бестия, но и представить не мог всей ее власти…
Игривый блеск в глазах Элиссы придает ее невинности особую пленительность. Говорят, женщине надо уметь взволновать опытного мужчину. Элисса же волновала одним робким подергиванием плеч в дрожи предвкушения, в капельках пота на ключице, в гулком стуке сердца под аккуратными ребрами. Агилас изучал ее, гладил, как одержимый. Словно бы не верил, что она реальна, материальна перед ним, что он ее получил. Получил?
Руки опустились между ее ног, где было уже влажно и горячо. Элисса инстинктивно сжала бедра, почувствовав, как по внутренней стороне пробегает судорога-тень того удовольствия, которое он ей сейчас подарит, которое уже познала от его пальцев несколькими днями ранее.
–Ты такая отзывчивая, Эли, – шепчет ей в губы, перемежая шепот с поцелуями, – такая чувственная… Нет ничего прекраснее и пленительнее чувственной женщины, особенно если она здесь, – Агилас трогает свое сердце, а у Эли от этого его жеста внутри все сжимается. Хочется ущипнуть себя. Она не спит? Его слова реальны? Он реален?
Трогает его идеальный накачанный торс, чтобы удостовериться, что это не сон.
–Сделай меня своей, Агилас Бензема. Пусть свершится то, что было предначертано нашими линиями судьбы…
-Не спеши, красавица. Не спеши и не бойся…
Его пальцы искусно нащупывали самые чувствительные ее точки, заставляя срывать голос в неистовстве нетерпения. Робость и страх, казалось, отступили далеко. Он умел томить. Сам получал удовольствие от предвкушения. Он и так долго ждал, и так представлял слишком много раз, как бы сделал это. Он может подождать и еще пару мгновений. Насладиться рубежом, запомнить его. Мужчине всегда отрадно замирать в моменте своего триумфа.