– Туше. – Он замялся, но потом добавил: – Ты не такая, как я ожидал.
– Почему? Потому что я не поверхностная и не пустоголовая? – Мой тон стал еще холоднее; я пыталась скрыть неожиданную обиду из-за его слов.
– Я никогда не называл тебя поверхностной и пустоголовой.
– Но имел это в виду.
Рис скривился.
– Ты не первая королевская особа, которую мне приходится охранять, – сказал он. – И даже не третья и не четвертая. Они все вели себя примерно одинаково, и от тебя я ожидал того же. Но ты не…
Я подняла бровь:
– Я не…
Легкая улыбка пробежала по его лицу так быстро, что я ее едва заметила.
– Поверхностная и пустоголовая.
Я не удержалась. И рассмеялась.
Я рассмеялась над словами Риса Ларсена. Конец света не за горами.
– Моя мама очень любила животных, – сказала я, удивляясь собственным словам. Я не планировала обсуждать с Рисом мою мать, но мне хотелось воспользоваться оттепелью в наших обычно враждебных отношениях. – Это передалось мне от нее. Но во дворце держать животных запрещено, и я могла регулярно общаться с животными только в качестве волонтера в приютах. – Я протянула руку и улыбнулась, когда Мидоу накрыла ее своей лапкой, словно давая мне «пять». – Мне нравится, но еще я здесь, потому что… – Я попыталась подыскать правильные слова. – Так я чувствую себя ближе к маме. Только мы с ней так сильно любили животных. Остальные члены семьи относятся к ним хорошо, но иначе чем мы.
Сама не знаю, что спровоцировало мое признание. Может, я хотела доказать, что мое волонтерство не ради пиара? Какое мне вообще дело до мнения Риса?
А может, мне нужно было поговорить про маму с кем-то, кто ее не знал. В Атенберге я не могла упомянуть ее, не получив в ответ жалостливых взглядов, но Рис оставался спокойным и невозмутимым, как и всегда.
– Понимаю, – сказал он.
Вроде простое слово, но оно проникло внутрь и успокоило ту часть меня, которая, оказывается, нуждалась в успокоении, а я и не знала.
Наши взгляды встретились, и в воздухе повисло напряжение.
Темные, загадочные, пронзительные. Глаза Риса словно заглядывали прямо в душу, отбрасывая слои тщательно сплетенной лжи и обнажая уродливую истину под ней.
Сколько моих истин он видел? Видел ли под маской девочку, которая десятилетиями несла свое бремя и слишком боялась им поделиться, которая могла убить…