И отец Фрэнси цеплялся к чему-то еще, будто дергая за каждую нитку и желая проделать наконец дыру, однако то, что их отец пытался порвать и распустить, он сам же всю жизнь и вязал, старательно выводя узор, хотя время постоянно вмешивалось и в лицевую, и в изнаночную стороны, поэтому узор не выходил таким аккуратным, как мечталось. А Фрэнси выглядела счастливой и однажды сфотографировалась в брюках. Она шла по улице, когда ее остановил мужчина и вручил ей талончик с номером, и выяснилось, что он сфотографировал ее в брюках. Получив фотографию, Фрэнси показала ее Дафне, которая заметила:
– Ты здесь будто заплаканная.
Возможно, так оно и было, и Фрэнси не так уж счастлива, как все думали.
Дафна и Фрэнси теперь спали порознь, хотя использовали одно зеркало, перед которым обе вертелись, корчили рожи и улыбались. Фрэнси заняла гостиную. И относилась к своему велосипеду как к чему-то обыденному. Она мало чем делилась. Миссис Мавинни подарила ей вечернее платье с дырявым черным кружевом по подолу, и Фрэнси пошла на танцы – танцульки, как она выразилась – и почти ничего не рассказала Дафне, потому что, по ее словам:
– Ты не поймешь.
– Я пойму, пойму, Фрэнси, честное слово, пойму. Скажи мне.
Фрэнси посмотрела вдаль и произнесла:
– Ладно, Дафна, скажу тебе как женщина женщине. Тебя это не шокирует?
– Меня ничего не шокирует. Меня ведь не шокировала история о почтальоне и Мэй Уэст, правда?
Однако Фрэнси передумала и отказалась говорить. Заявила только, что прекрасно танцует польку милитари тустеп; хотя максина ей нравится больше. Она произносила названия танцев с гордостью, как называют имена друзей и родственников, которыми гордятся:
– Мой дядя управляющий банком.
– Мой двоюродный брат, живущий за границей.
– Но, – сказала Фрэнси, – мне больше всего нравится вальс судьбы. Ну, знаешь, если у тебя правильный партнер. Кстати, ты что-нибудь знаешь о сердцебиении?
Дафна ответила отрицательно, понимая, что от нее этого ждут.
– Ну, если ты танцуешь с правильным партнером, твое сердце бьется в такт его. Ты чувствуешь его сердце, а он твое. Они стучат друг другу в унисон.
– Как будто два теннисных мяча стучат, наверное?
– Что-то вроде, только по-другому.
Тогда Фрэнси отвернулась, потому что свой профиль любила больше, чем анфас, и заломила руки, и с трагическим, но отстраненным и равнодушным видом, сказала: