Ди не ощущала ни возбуждения, ни удовольствия: в основном она чувствовала одни толчки. При всех прочих достоинствах ее лейтенант был плохим любовником. Его трепотня во время секса утомляла. Раньше Роберт говорил о том, как трахнул бы ее в пустыне, вминая в песок, пока волки будут смотреть на них и выть; он говорил о том, чтобы трахнуть ее в лодке на реке, пока люди на берегу играют себе как ни в чем не бывало; он говорил о том, чтобы трахнуть ее на людной улице, трахнуть ее в трамвае, набитом пассажирами, трахнуть ее на глазах публики в городском оперном театре, трахнуть ее на спине статуи тигра у мирового суда, к удовольствию туристов. Предлагались и иные многочисленные сценарии, которые Ди позабыла или, отвлекшись, не услышала.
Ди не шокировали эти фантазии, но это были его фантазии, в них не оставалось места для нее, какой Ди себя понимала. Ее собственные фантазии больше сосредоточивались на том, каким она впервые увидела Роберта – с раскрасневшимися от бега щеками, с зажатым под мышкой мячом, обогнавшего других игроков. Ей хотелось, чтобы кто-то хотел ее так, как Роберт хотел убежать от соперников, – эйфорически, ликующе, упоительно. Это ее заводило. Только их самый первый, импульсивный любовный опыт оказался чем-то похожим; потом начало казаться, что Роберт гонится за собой самим и одновременно пытается убежать от себя. У ее лейтенанта было доброе сердце, но в этом отношении он оказался больше мальчишкой, чем надеялась Ди.
Прилавок качнулся в последний раз. Роберт вскрикнул и обмяк.
Ди повернула голову в сторону. Один из кассиров буквально нависал над ней. Зеленый козырек заслонял его глаза, но позволял видеть широкую улыбку.
Δ
За будкой билетной кассы отыскалась дверь с табличкой «Куратор» с облезшей позолотой. За дверью оказался маленький кабинет без окон. Ключ от музея висел на гвозде с обратной стороны двери – неуклюжий, громоздкий, длиной с руку Ди.
Оставив своего лейтенанта в этом жалком офисе, Ди вновь поднялась на пятый этаж, где заприметила воскового сборщика фруктов с торбой из мешковины. Сняв лямку сумки с шеи манекена, Ди вывалила деревянные яблоки к его ногам. Кто-то уже поживился, забрав у сборщика, весь гардероб которого состоял из саржевых штанов и обвислой соломенной шляпы, один стеклянный глаз. Ди почувствовала себя немного виноватой за усугубление и без того нелегкой судьбины манекена. Но если она возьмется за этот музей, сборщик в каком-то смысле тоже будет ее, как и все другие фигуры.