– Что с ней случилось? – спросил Михаил, и собственный голос показался ему слишком громким, грубом в этом полузагробном мире.
– Передозировка героином, инсульт, – ответил Александр. – Разве это важно?
Михаил хотел было возразить, что вообще-то важно, как-то девчонка, скажем, попавшая под грузовик, вызывает несколько больше сочувствия, чем наркоша, прощающаяся с жизнью по собственной дурости. Не, он и сам не против расширения сознания, но надо же меру знать! Но, взглянув на Александра, сдержался и промолчал. Тот смотрел на девушку, и лицо его, твердое, сильное, на глазах менялось – делалось мягче, в глазах появлялась глубокая искренняя нежность. И Миша решил, что лучше оставить свои измышления при себе.
На секунду ему вдруг стало досадно за собственную жизнь – а че, может, он и сам бы не прочь вот так врезаться в кого-нибудь, чтоб башню снесло. Он бы, может, даже и позавидовал Тагильцеву, если б объект его страсти не валялся тут под капельницами и приборами.
– Теперь Вы понимаете? – обернулся к нему Александр. – Я не могу согласиться на то, что предлагают врачи. Поверьте, я не сумасшедший, я в жизни не обращался к каким-нибудь бабкам, знахарям и прочим народным целителям. Но я должен испробовать все возможности. Любые! Поэтому я и прошу вас отвезти меня к этому ламе, о котором прочитал в вашей статье…
Михаил замялся. Развести этого влюбленного оленя было бы раз плюнуть. Но… все же противно как-то. «Двадцать тысяч! – напомнил он себе. – Долги раздам, может, еще на тачку что-то останется… А, хрен с ними, что ж я, придурок последний?»
– Слушай, Сань, – смущенно начал он. – Ничего, что я так, фамильярно? Так вот… Эта статья… Ну, это обыкновенная заказуха, понимаешь? Хрень для журнальчика с мистическим уклоном. Надо было дать какую-нибудь экзотику с метафизической подоплекой, чтоб бабы, увлеченные всякой астрологической хренотой, ахнули – ну я и написал. Ну а че, жить-то все хотят. Я сам, может, мечтаю сделать гениальный материал и тут же «Журналиста года» получить, но жрать-то на что-то надо уже сейчас. Вот и кропаешь всякую галиматью за лавэ. Херня все это, я тебе честно говорю.
Тагильцев помолчал, не отрывая глаз от белевшего в полутьме профиля Елены, затем спросил:
– То есть ты никуда не ездил? И Настоятеля этого не существует? Все выдумка?