Затем снял со стен иконы, обмотал их газетами и положил под шубы. Дети были разбужены, накормлены холодной кашей, наглухо замотаны каждый во все имеющиеся одежонки и также погружены в бричку. Затем на вожжи сел Федор с Поленькой.
Семья Шкановых навсегда покидала родные места. Федор знал, что ему не миновать расстрела рано или поздно, и решил стать изгнанником, лишь бы уберечь свою семью от неминуемой гибели.
Анна помнила ту ночь во всех деталях, помнила холодный, пронизывающий октябрьский ветер, высокие холодные звезды над головой, плач испуганных младших – Валечки и Митеньки, мрачное молчание старшего брата Михаила и фигурки родителей, сидящих впереди, на извозе, еле различимые в темноте. Много лет прошло с тех пор, но тот ужас Анна помнила хорошо. Ужас надвигающейся беды, холода, одиночества.
Долго колесила семья Шкановых по Сибири, боясь останавливаться где-то надолго. Отец охотился, дети собирали грибы, ягоды, сушили листья земляники – тем и питались. Анюта часто вспоминала плач маленьких Валюши и Мити:
– Анька, чего все лепешки себе заграбастала, нам ничего не оставила? Есть хочется!
– Шшш… – успокаивала она младших, укрывая их, спящих в телеге, отцовским тулупом. – Не брала я ваших лепешек. Нету у нас ничего. Вот отец с охоты вернется, дай бог, зайца подстрелит.
– Я не хочу зайца! – распахивал на нее круглые глазенки Митюшка. – Зайчик беленький, хороший и хвостиком так виляет. Пусть папаша лучше волка подстрелит.
– Подстрелит, подстрелит, спи, – шептала Анюта, стараясь не обращать внимания, на то, что у самой в животе урчало от голода.
Наконец одна сердобольная женщина в небольшой сибирской деревушке приютила их у себя в доме. Тут бы, кажется, и зажить спокойно, да началась война, отец и старший брат ушли на фронт, там и сгинули.
Брата Михаила забрали еще летом, вместе с другими молодыми и здоровыми парнями со всего села. Все бабы и девки высыпали провожать телегу, на которой увозили в город уже обритых наголо призывников. Мишка сидел в телеге, свесив вниз босые ноги (обмундирование парни должны были получить только в городе), и корчил Ане смешные рожи. Над загорелым лбом его белела полоска светлой кожи, на которую раньше ниспадала густая пшеничная челка.
– Не горюй, Нюська, – весело крикнул брат. – Я тебе башку самого главного фрица привезу!