– Где ты был? Что с твоими глазами? Опять…
– Спокойно, спокойно, Лео… – отшатнулся Джереми. – Я ведь и так опоздал, правда?
– Мотор! – скомандовал режиссер.
И Джереми, уже загримированный под бесстрашного полицейского Джека Рассела, пустился бегом, петляя между металлическими прутьями, пригибаясь и перепрыгивая через препятствия. Но перед очередным препятствием актер затормозил, замешкался, дыхание его стало прерывистым.
– Ну и что мы там встали? Выше, выше взбирайся! Ты меня слышишь? Черт! – выходил из себя Парсонс.
Но Джереми ступил на перекладину, ухватился за «паутину», подтянулся вверх и вдруг обмяк, словно тряпичная кукла, и рухнул вниз. Завизжала ассистентка, будто только этого и ждала, режиссер заорал: «Стоп!» Леня вскочил с кресла, с ужасом глядя, как подтекает кровью белокурая шевелюра восходящей звезды.
Леонид, казалось, сидит здесь, в больничном коридоре, в ожидании вестей о Джереми уже несколько лет. А новостей все не было. По лицу врача, разговаривавшего с ним несколько часов назад, Леня понял, что травма, полученная при падении, могла стоить охамевшему наркоману Джереми жизни. Неужели двадцативосьмилетний парень так нелепо погибнет?
Леонид никогда не считал себя удачливым человеком: двадцать лет он крутится в этом Голливуде, за плечами десятки сериалов, не продвинувшихся дальше пилотных серий, да парочка никому не известных малобюджетных боевиков. Но и это было неплохо для парня, прикатившего в благословенную Америку без денег, без связей, практически не владевшего языком, зато с огромными амбициями и намерением в два счета сделаться крупнейшим голливудским продюсером.
И вот впервые удалось заполучить серьезный проект. Телевизионный детектив про Джека Рассела зрители должны были схавать на ура. Да и денег удалось выбить прилично. Кто же знал, что проклятый засранец заторчит? Теперь все может рухнуть в тартарары из-за наркотиков.
– Я был против него с самого начала, – сварливо вскинулся Том Парсонс. – Я говорил, что с наркоманами нельзя связываться. Это все он, – приподнявшись с кресла, режиссер ткнул мясистым розовым пальцем в сторону Леонида. Присутствующие на экстренном совещании выдержали положенную паузу, скорбно качая головами и поджимая губы.
– Я помню, – вкрадчиво произнес Гарднер, директор киностудии, которого подчиненные прозвали Акулой как за жесткий беспощадный характер, так и за не сходящую с лица улыбку, такую широкую и блестящую, что казалось, зубы и правда растут в три ряда.