Стефан Цвейг - страница 4

.

Имелся там и исписанный с обеих сторон лист из второй части «Фауста» Гёте, о котором Стефан выпалил когда-то в сердцах издателю Антону Киппенбергу (Anton Kippenberg,1874–1950), крупнейшему в Германии коллекционеру предметов, связанных с именем Гёте (его многотысячное собрание хранится сегодня в Дюссельдорфе), что только смерть заставит его, Цвейга, расстаться с этой реликвией. Неудивительно, что свое собрание раритетных рукописей в несколько тысяч экспонатов, как и уникальную коллекцию «всех когда-либо написанных книг об автографах», насчитывавшую четыре тысячи изданий, австрийский новеллист считал более достойным внимания и бессмертия, чем собственные произведения!

Излюбленной теме антиквариата, феноменальной памяти коллекционеров и судьбам знатоков редких книг и картин писатель посвятил как минимум две прославленные новеллы. В одной – «Незримая коллекция» – рассказана судьба слепого старика, ветерана Франко-прусской войны, собиравшего на протяжении долгой жизни гравюры и эстампы Дюрера и Рембрандта, бесценную коллекцию которого супруга и родная дочь вынуждены были, не сообщив обладателю, распродать в трудные времена за гроши. Другая новелла, «Мендель-букинист», повествует о трагической судьбе еврейского книжника Якоба Менделя, наделенного поразительной способностью запоминать титульные листы тысяч различных изданий, некогда «красы и гордости кафе Глюк»^>5, утратившего свой дар после интернирования в концлагерь и возвращения в Вену. После самоубийства Цвейга в его записных книжках был обнаружен набросок еще одной задуманной им «повести о музыкальных рукописях». К сожалению, найденный фрагмент, как и множество других его неоконченных произведений, не обрели своей персональной судьбы в напечатанном виде.

Благодаря своему увлечению Цвейг стал прекрасным экспертом-графологом, крупным авторитетом в этой области. Его невозможно было обвести вокруг пальца ни на аукционах, ни в сомнительных антикварных лавках, куда он неуклонно заглядывал в любых портовых городах во время путешествий. С годами он научился безошибочно отличать подлинник от подделки и с первого взгляда с уверенным знанием дела «мог сказать, где находится, кому принадлежит и каким образом попал к своему владельцу любой сколько-нибудь ценный автограф»^>6.

Но даже такой специалист, как Цвейг, восхищаясь, отступал в неуверенности перед непревзойденным фальсификатором и коллекционером, каким являлся французский дипломат и барон Фейе де Конш. Не случайно в послесловии к «Марии-Антуанетте» он подробно остановится на его темной деятельности: «Этот трудолюбивый и достойный признательности человек был одержим страстью, а страсть всегда опасна: он собирал автографы, собирал увлеченно, считался непогрешимым авторитетом в этой области… Но истинно художественными произведениями являются его поддельные письма Марии-Антуанетты. Здесь, как никто другой на свете, знал он содержание, почерк и все сопутствующие обстоятельства. Так, к семи настоящим письмам графине Полиньяк, подлинность которых им первым и была установлена, ему не стоило большого труда добавить столько же фальшивых собственного изготовления, сделать записочки королевы к тем ее родственникам, о которых он знал, что они были близки ей. Обладая поразительным знанием почерка королевы и ее стилистики, способный, как никто другой, выполнить эти удивительные фальсификации, он, к сожалению, решился осуществить подделки, совершенство которых действительно сбивает с толку – так точно повторен в них почерк, с таким проникновением в сущность характера корреспондента воспроизводится стиль, с таким знанием истории продумана каждая деталь. При всем желании – в этом приходится честно сознаться, – исследуя отдельные письма, сегодня вообще невозможно определить, подлинны они или придуманы и исполнены бароном Фейе де Коншем»