А пророчество рыбака все же сбылось. Своеобразно.
Когда до дяди оставалось уже меньше метра, нервы у меня окончательно сдали. Лодки стали бок о бок, мне протянули руку, и я вроде бы даже за нее схватилась. Но от волнения у меня ослабли коленки и закружилась голова. Шагнула, споткнулась, вскрикнула, отпустила руку встречающего и…
И бухнулась не на дно шлюпки, а в воду.
Вынырнула, зафыркала, завертела головой, пытаясь сориентироваться. Рыбак на лодке уже улепетывал, налегая на весла, а мне… Меня со спины с руганью ухватили под мышки, чуть не притопили, то ли в воспитательных целях, то ли случайно. Дядя втянул меня в шлюпку, и я, извернувшись, повисла у него на шее и позорно разревелась, добавляя к соленой морской воде соленые же слезы.
Дядя так поразился, что даже перестал ругаться.
– Испугалась глубины? – удивленно спросил он. – Козочка, ты чего?
Воды я никогда не боялась и плавала не хуже рыбы.
– Соску-у-училась, – провыла я, крепче вцепляясь в дядю. Живой! Без седины на висках, появившейся когда-то за одну ночь. И боли в ярко-синих глазах еще нет. И…
– Эндрю, чего вы там копаетесь? – громовой рык отца с борта корабля вызвал у меня новые потоки слез. Папа, папочка! Живой…
– Ну, устроила водопад. – Дядя пытался ворчать, но его голос был полон сдержанной нежности. – Давайте-ка, поднимайте нас на борт, простудится же в мокром. Вот дурочка. Коза и есть. Дикая!
Он бесцеремонно подхватил меня на руки, как когда-то в детстве, и понес… домой.
Неважно, что на чужой корабль. Неважно, что там все глазеют и удивляются.
Дом всегда там, где тебя ждут и любят.
– Козочка, ну ты надурила. – Папина рука всегда пахла по-особенному. Дорогим табаком, порохом и немного лошадьми. Я помнила этот запах с самого раннего детства. Он всегда означал безопасность, спокойствие и подарок. Как минимум конфету, которую папа втайне от мамы принес ко мне в спальню после того, как меня лишили сладкого за ужином. За особо «великолепные» подвиги и хулиганства.
– Пап…
– Ну что еще за слезоразлив? Вокруг и так достаточно соленой воды, будь она неладна! – Да, отец никогда не мог выносить моих слез. Именно поэтому я с детства старалась не реветь при нем зря, но, если уж всерьез бедокурила и ждала справедливой выволочки от мамы, всегда бежала к нему и разводила сырость. Папа вздыхал и шел к матери, заступаться за непутевую дочь.