На улице хоть и дул апрельский или майский ветерок, но это не означало теплоту и радужное солнце. Несмотря на пушистые одеяла и того тепла, что давал костер, в комнате все равно было холодно. Вызывалось такое ощущение, что даже и погода была против них, против сидящих у костра несколько человек, не говоря уж об мертвых и живых.
Не прошло, наверное, и минуты как, не выдержав натиска общего толчка, тот самый забор звонко повалился, ленивый скрежет которого сопроводил второй короткий рев грома. Страшного-то ничего из этого не случилось, однако все серьезно перепугались, но увидев в глазах Федора спокойствие, приняли и на себя эту ауру. Группе нужно было набираться сил, но никто даже не сомкнул глаз. Как говорил Андрей Сухоруков: «а ты попробуй, поспи на иголках, особенно когда они угрожают твоей семье». Но, к сожалению, угроза их всех настигала каждый шаг.
– Я по радио слышала, что во Владимире все ещё живут люди, а именно в Коврово на окраине какой-то воинской части. А что? Забор есть – проговорила девушка, положив ногу на ногу, обхватила их руками, чтобы немного согреться. Она улыбнулась нехотя, понимая, что сморозила очередную глупость из-за своего нестабильного состояния.
– А тебя на чай не приглашали?– усмехнулся паренек в черной рваной толстовке и тихонько чихнул.
– Пойдем. Я тебе наш фирменный сварганю…правда к чаю ничего нет – истерически усмехнулась она.
– Нет проблем – решительно ответил парень и последовал за ней.
Федор, услышав переговоры молодого поколения, хотел было выругаться на глупую девчонку, действия которой чуть не погубили ее, но удивился, когда увидел, как стрелки механических часов незаметно подкрались к полуночи.
– Эй, любовнички, смотрите там тихо и аккуратно – предупредил недоброжелательным тоном Федор уходящим в спину.
– Не переживай, Федя, все будет оки-доки ‒ отозвался расфуфыренный паренек, кинув глупую улыбку.
– Вот этого я и боюсь – прошептал про себя Федор, не заметив, как прошла еще половина часа, наблюдая за тем, как стадо мертвяков странствовали по всей улице кто куда.
Валентина Алексеевна, сидя, так и уснула, Егор Васильевич тоже сидя задремал, правда, обнял свою «Свету». Лишь только Александр, или как привыкли его называть «Шурок», улегся в позе эмбриона головой к Алексеевне, укрывшись курткой, вид которой был еще более уставший, чем сам хозяин. Одним словом, они так набегались от самосудчиков, потому и было им безразлично в какой позе или канаве лежать. А если взглянуть на минутку в прошлое, их было значительно больше. Смерть безжалостна, причем лакомиться она любит больше всего слабыми или добрыми, как Андрей Сухоруков, младший сын которого не так давно утихомирил потенциал разгоревшегося костра от нежелательных глаз, откинув с мангала лишнее бревно.