– Ты на Аляске. Стреляют и набивают шкуры здесь не только мужчины. Таков уж порядок вещей. Ты привыкнешь.
Вздыхаю. «Привыкнешь», кажется, теперь новая любимая фраза Джоны.
– До тех пор, пока ты не принесешь мне домой тушу и не попросишь меня разделать ее и приготовить.
Знаю, что Джона и сам охотится. Видела коллекцию винтовок и дробовиков в его сейфе. Просто еще не до конца уверена, как я к этому отношусь.
– Даже не мечтай. – Улавливаю улыбку в его голосе. – А ресторан уютный хотя бы?
– Ага, – признаю я.
Он отделан темными деревянными панелями и обогревается настоящим сложенным из камня сельским камином, полыхающим в соседнем углу. Окна выходят на замерзшее и покрытое снегом озеро Худ, полностью белое в тенях послеполуденного заката, если не считать разноцветных маленьких самолетиков с лыжами вместо колес. А на дальней стороне озера стоят скромные многоквартирные дома из коричневого кирпича. За ними вдалеке вырисовываются величественные силуэты гор с белыми шапками.
Осматриваю столики вокруг любопытным взглядом. Занята примерно треть зала. Сколько из этих людей застряли здесь так же, как я, ожидая, когда они доберутся куда-нибудь?
– Что закажешь?
– Не знаю. – Перелистываю страницы меню. В основном здесь подают обычную пабную еду, но есть и фирменное блюдо из ребрышек. – Море вина, чтобы утопить мои печали?
– Тогда садись за барную стойку. Крис должен быть где-то там.
Мой взгляд блуждает по длинной величественной стойке из темного ореха – самой причудливой вещи в этом месте – и натыкается на высокого мужчину с седыми жилистыми волосами.
– У него большие кустистые усы?
– Да, это он. Он подсядет тебе на уши на всю ночь. Спроси его о его хаски. Он владеет собачьей упряжкой, и их сын каждый год принимает участие в гонке Iditarod. И закажи бургер. Котлеты Андреа делает сама.
– Из настоящей говядины? – невинно задаю вопрос. Я усвоила прошлые уроки.
Джона усмехается. И не отвечает – это от моего внимания не ускользает.
– Тыквенный суп тоже хорош.
Морщусь.
– Ненавижу тыкву.
– Что? Неправда.
– Вообще-то правда. Меня от нее тошнит.
– Нет, не тошнит.
– Почему ты со мной споришь? Я говорю тошнит. То же самое касается свеклы.
Джона стонет в голос.
– Иисус. Ты такая же вредная, как был Рен.
Я ощущаю, как что-то сжимается в груди при упоминании отца, которого Джона знал лучше, чем когда-либо буду знать я.