Игидей всегда завидовал Сархаю, продающему оружие, или Махмуду, торгующему китайским шелком. Им был не страшен мор животных или падеж. Они могли остановиться, отложить дела в распутицу или иное межвременье, переждать, отдохнуть. А скот и на день не оставишь без присмотра, не запрешь на замок. Ему нужен корм с утра до вечера, а для этого требуются все новые и новые пастбища, вечные сборы, короткие стоянки и нескончаемый путь.
Слава Всевышнему Тэнгри: как только найманы примкнули к монголам, можно было не бояться воров или вождей мелких племен, так любивших прежде промышлять разбоем на дороге. Уводили целые стада! Специально для охраны купцу приходилось содержать вооруженных и обученных воинов.
Раньше у найманов воровство было делом обычным: отобьется от стада животное – не стоит даже искать! Кто первым увидел, тот себе и присваивал, будь это овца или верблюд. И каждый военачальник или вождь в пути обкладывал данью, какой ему вздумается. А если кто-то осмеливался им противоречить, противостоять, такого смельчака могли пустить по миру, отобрав все. Или просто убить вместе со всеми сопровождающими людьми.
Теперь же все изменилось. Купцы старались вести караваны по тем путям, где располагались части монгольского войска. Здесь, во всех округах, царили порядок и железная дисциплина. Еще бы: по законам Великой Ясы воровство и разбой карались нещадно – так что человек с отрубленной по локоть рукой или переломанным хребтом не вызывал в Степи никакого сочувствия. Все знали цену его увечья.
Торговля стала процветать. Купцы платили разумную дань и водили караваны в полной уверенности, что не потеряют и малой толики своего имущества, если, конечно, не прогневят Господа и тот не нашлет на них силы небесные.
Монгольские тойоны-юрджи были не только заложниками порядка. В пору, когда добыча от охоты становилось скудной, они покупали немало скота, причем расплачивались сразу же: так у них было заведено.
Прослышав, что постаревший, подуставший от бесконечных разъездов и начавший прибаливать Игидей надумал отойти от дел, Хан пригласил его к себе.
Игидею доводилось бывать в ставках великих Ханов и во дворцах императоров. И везде его поражали благолепие и роскошь царских покоев, среди которых мал казался он себе и ничтожен со всем его накопленным за жизнь добром. Песчинка в пустыне. И также всякий раз Игидея изумлял непритязательностью сурт владыки Степи, повелителя народов от океана до океана, Чингисхана. И, как ни странно, скромность утвари и строгость убранств Далай-Хана заставляла трепетать больше, нежели любое богатство.