Спрыгнув на бетонные плиты, я столкнулся с афро-водилой. Посерев от ужаса, тот трясся, глядя на унимавшийся позади Армагеддончик. Меня негр, похоже, принял за демона из страшилок вуду – вскрикнул, выхватил «кольт»…
Опередив «кразиста», я врезал ему по черной морде, но не рассчитал сверхскорость – раскрошил челюсть и переломал шейные позвонки. Взял из воздуха падавший пистолет, сунул за пояс, прыгнул за руль…
– Привет! – выдохнул я, улыбаясь пассажирке.
– Ага, – невпопад ответила Рита.
– Миша, гони в горы! – крикнула Марина, перевешиваясь через борт. – Курды помогут, они Ершова уважают! На восток, по шоссе! Потом свернем!
– Держитесь там!
– Держимся!
– И бдите!
Я кинул взгляд на приборы. Солярки хватает…
– Всё будет хорошо, Мишечка… – выговорила пассажирка. Голос ее подрагивал. – Слышишь?
– Слышу, маленькая.
Разогнать тяжелую машину непросто, зато и остановить – проблема… По всей базе метался персонал, бегала солдатня, с воем носились пожарные машины. Еще один армейский грузовик, мчавшийся к хлипким воротам из металлической сетки, не привлек подозрительных взглядов.
М-809 высадил створку будто мимоходом, та лишь ржаво взвизгнула, ломаясь и царапая бампер. Кто-то шарахнулся на КПП, и под колеса лег асфальт, уводивший на северо-восток, туда, где синела пильчатая линия гор.
– Всё будет хорошо… – твердила Рита заветную мантру, и я мотнул головой, словно отбрасывая сомнения.
Тот же день, раньше
Инджирлик, Сарычам
Рехаваму Алону даже не пришлось маскироваться – пожилой еврей выглядел, как всякий престарелый турок. Да и кому еще придет в голову прогуливаться под пальмами в черной паре и в шляпе того же траурного цвета? Только старперу…
Правда, пришлось повозиться, чтобы арендовать ресторанчик на главной улице, но оно того стоило – весь этот район рядом с авиабазой не зря прозвали «Маленькой Америкой». Офицеры из Штатов снимали здесь дома, отоваривались, вместе с рядовыми, в местных магазинчиках, закупались сувенирами и прочим ширпотребом. А где янки развеяться, пропустить стаканчик-другой? И вечерами в Инджирлике громко звучала английская речь – даже резвые турецкие зазывалы покрикивали: «Кам он, кам он!»
Алон горделиво усмехнулся, высмотрев свеженамалеванную вывеску – «Saloon Bon-Ton». Они даже распашные дверки навесили у входа – «крылья летучей мыши» называются. И стилизация под ковбойское питейное заведение сработала – американцы повалили на звуки расстроенного фортепиано.