МАТВЕЙ. По себе-то не суди!
ИРИНА. А я тебе рога, мой дорогой, не наставляла. Так что отвянь, будь любезен, на фиг.
Картина 4-я.
Комната в квартире Доброрадова. Посередине – стол с грязной посудой, остатками закусок, салатов, вокруг которого теснятся, едва не налезая друг на друга, разномастные стулья, табуреты, скамейки.
Входит Иллария в чёрном платье и чёрном гипюровом платке. Начинает снимать с двух картин на стенах, забранных под стекло, куски тёмной ткани, которой они занавешены.
Из-за стены слышится пронзительно-скандальный женский возглас: «Как только вымоешь всё, чтобы духу твоего тут не было больше! Ключ оставишь консьержке!» Затем громко хлопает входная дверь.
Входят Инга с Ириной. Следом за ними – Алёна.
АЛЁНА (Илларии). Погоди, Ларенька, не снимай! Ещё же трёх дней не прошло, как…
ИРИНА (недоумённо, наблюдая за тем, что делает Иллария). А зачем их было вообще занавешивать, если деда даже в дом не привозили – сразу на кладбище?
ИЛЛАРИЯ. Сказали, что так полагается. Будто душа три дня находится в доме, где жил умерший, а для неё же, мне бабушка говорила, нет преград.
Алёна согласно кивает. И Иллария поправляет сдвинутые ею было занавески на картинах, возвращая прежний вид.
АЛЁНА. А на зеркале в спальне занавеску вообще сорок дней не стоит снимать.
ИНГА. А то что будет?
АЛЁНА. Все рядят по-разному. Но традицию лучше не нарушать.
ИЛЛАРИЯ. Ну, это уж они пусть снимают без меня – когда захотят. Слышали же, как доченька бедного Сидора мне кричала, чтобы убиралась отсюда, как только порядок наведу. А значит это будет нынче вечером. Поможете?
ИРИНА. Да какой разговор! Эти стулья откуда? Какие-то колченогие, словно ими дрались в салуне… И табуретки тоже доисторические.
ИЛЛАРИЯ. По соседям собирали – у Сидора-то стульев вообще нет, он их не любил.
ИРИНА. Но у кого что именно брали, конечно, никто не знает?
Иллария молча виновато кивает.
ИРИНА. Тогда я беру это на себя. Обойду соседей, спрошу где чьё – и разнесу потом.
Уходит с самым раздрызганным стулом наперевес.
АЛЁНА (оставшимся). А мы, девочки, давайте сначала посуду на кухню снесём.
ИНГА. А я бы тут её и оставила. Пусть эти наследнички свои тарелки сами моют. Вон, в одну аж наблевали – словно не поминали человека, а орден обмывали.
АЛЁНА (укоризненно). Нехорошо это – так оставлять… Да и чтобы потом Илларию за глаза поливали?