– Его величество мы просто добьем этим неприятным известием. Пускай уж лучше он пока живет в своем неведении и борется с болячками, кои и так его доканывают, храни Господь его душу и укрепляя силы…
Вот уже более пяти лет король страдал кровавыми поносами, которые временами утихали, но возобновлялись с новой силой, изматывая и лишая сил, сна и покоя Людовика Французского. Дизентерия, которую он по глупости и неосторожности, наплевав на все предупреждения лекарей, подхватил в болотах графств Оверни или Берри, испив грязной водицы из болотистого пруда во время одного из своих «нашумевших» походов против зарвавшихся и распоясавшихся феодалов, медленно, но неуклонно доканывала тело короля, лишая его сил и постепенно готовя к могиле.
Сугерий знал это из подробных и беспристрастных отчетов придворных медиков, коим он строжайше запретил выдавать кому-либо эти, без сомнения, весьма опасные для короны сведения.
Молодой принц Людовик, которого из-за его слабости тела, духа и почти полного отсутствия воли, словно в шутку, словно из жалости называли «Младшим», был скорее монахом, нежели воином и харизматическим предводителем королевства, рыцарства как-то слабовато выглядел в роли наследника престола, и, тут аббат морщился, словно от кишечных коликов, самовольного, самодурного и неуправляемого высшего дворянства Франции, почти присмиревшего за годы уверенного, непоколебимого и железного правления его отца. Он не был готов, да и не будет никогда готовым к принятию тяжкого и ответственного бремени правления королевством.
После смерти принца Филиппа (вот уж был бы помощник и продолжатель дел своего родителя!), Людовик Воитель, скрепя сердце и повинуясь неписанным канонам власти, спешно отозвал из монастыря своего среднего сына Луи, воспитывавшегося там среди монастырской тишины и смирения. Он, понимая, что лучше бы для короны было короновать соправителем младшего своего сына графа Робера де Дрё, пусть вспыльчивого, увлекающегося, немного болтливого и излишне резкого на суждения юношу, чем безвольного и бесхребетного монаха-скопца, как уже стали прозывать его среднего сына слуги и челядь, был вынужден покориться воле провидения, открывшего путь к престолу для этого слабого создания.
Луи, сиднем и истуканом сидевший на заседаниях королевского Совета и Курии, лишь глупо хлопал своими длинными и белесыми ресницами, толком не вникая и не понимая всего того, о чем с пеной у рта обсуждали его отец и советники. Он лишь оживлялся в моменты церковных литургий, служб, даже порываясь проводить мессы, чем немало злил и огорчал своего отца-короля, который еще больше хмурился, грустнел и замыкался в себе, прекрасно отдавая отчет, в чьи руки достанется королевство, с таким трудом укрепленное и удерживаемое его властной и железной хваткой.