‒ Но почему Римма сказала, что они не ожидали тебя так рано? – поинтересовалась я.
‒ Я была успешным врачом, даже знаменитым, ‒ объясняла Лиза, ‒ стала появляться в СМИ. Моё мнение становилось значимым в обществе. Этим воспользовались некоторые политические силы. Им было важно, чтобы я представляла их интересы. Мне показалось это заманчивым. К тому же, работа врачом была тяжелой, а здесь – слава, внимание, бесчисленные интервью. Моё тщеславие стало перевешивать. Я решила совсем уйти из медицины, заняться политикой, и тут эта катастрофа. Потом на Осмыслении Римма показала мне вариант развития событий, если бы я осталась врачом. Тогда я бы спасла еще много жизней и среди них одну девушку, которая потом должна была родить Героя, того, кто будет разворачивать Землю. Конечно, не он один, но он был бы среди тех, кто возглавлял бы этот Разворот. Но из-за моего тщеславия, отказа от своего призвания этому теперь еще долго не суждено сбыться. Девушка та не была спасена, развоплотилась и ждет нового этапа своего Восхождения снова на Земле для того, чтобы стать матерью именно этому великому пневму.
Вот такая история моей любимой Лизы, или одна из её многих историй. Наше время общения, такого уютного, такого родного, истекло. Часов нет, но у лими́са, который выше тебя по уровню появляется ощущение нехватки энергии, и он вынужден тебя покинуть, чтобы вернуться в свою реальность, в свою среду. Лиза живет сейчас среди таких же, как и она Охранителей. Я крепко её обняла. Она улыбнулась. Иногда, правда, мне кажется, а так, наверное, оно и есть, что Лиза нужна мне больше, чем я ей. Но, возможно, это мой эгоизм нашёптывает мне такие мысли. У Охранителей, да и у Наставников, как я уже давно заметила, нет никаких личных привязанностей. Но когда кто-то из них рядом, ты точно знаешь и чувствуешь, что здесь и сейчас он всецело поглощён тобой, именно тобой и никем другим. Он сосредоточен на тебе, он терпелив и добр, радостен и спокоен.
На прощание Лиза слепила мне снеговика: создание этой мыслеформы заняло несколько мгновений. Потом она исчезла в моём лесу.
А к Наставнику мне нужно идти самой. Афанасий Андреевич в последнем своём воплощении в Материи жил на Земле в Советском Союзе. Последние годы был директором авиационного завода. Во время Великой Отечественной войны их завод в срочном порядке эвакуировали за Волгу в голые поля. Пока строили цеха, работали под открытым небом и в дождь, и в мороз. Обычная рабочая смена – четырнадцать часов. Выпускали по три самолёта в сутки. Афанасий Андреевич развоплотился, не дожив до Победы полтора года: сердце не выдержало. В его кабинете, куда я обычно к нему прихожу, стоит большой письменный стол покрытый зелёным сукном, на столе – чернильница, модель военного самолёта, какая-то толстая тетрадь, два больших чёрных телефона. «Интересно, куда он по ним звонит?» – всегда задавалась я вопросом. Конечно, Афанасий Андреевич знал, что меня «беспокоят» эти телефоны, но сам он об этом ничего не говорил, а я не решалась спросить.