Застольные беседы, в отличие от шумных европейских пиров, велись почти что шёпотом. Обсуждали, разумеется, грядущие планы: когда пора будет выступать, как быстро удастся взять Иерусалим, в каком состоянии найдут святой город гроба Господня. Беседовали и о Фридрихе, стараясь не подавать виду, что обеспокоены предшествующей высадкой на Кипр и ссорой с семьёй Ибелина. Об отлучении императора и папских проклятиях в его адрес говорили только взглядами: всем было известно, что у Фридриха своё представление о еретиках. Он называет так всех, чьё мнение не совпадает с его собственным.
– Надеюсь, Господь будет с нами на протяжении похода, – говорил один из рыцарей, – Не хотелось бы лишиться его милости из-за чужих грехов.
– Господь всегда помогает праведным, Марквард, – отвечал другой, – Ты главное делай то, что должен, и уповай не него. Он не оставит своих детей.
– Аминь, Райнальд. Аминь.
Облегчение и предвкушение растеклись по телу слуги, когда он убедился в правильности своих смелых догадок: Альберт осторожно переложил часть своего рациона в платок и аккуратно завернул. Проводив своего господина обратно в комнату, Тиль получил заветное угощение, и наскоро, хотя и не без удовольствия его проглотив, отправился на кухню, на трапезу для слуг.
До самого позднего вечера никто не беспокоил прибывших крестоносцев. В Акре вообще старались не планировать важных дел до того, как спадёт дневной жар. Из далёких мечетей ближе к берегу послышались распеваемые муэдзинами азаны. В это время Альберт ушёл на совет, а Тиль остался предоставлен сам себе примерно на несколько часов. Всё ещё пребывая в скучающем расположении духа, он решил прогуляться. Европейские кварталы навевали на него тревогу: казалось, обиженный сеньор вот-вот выйдет из-за ближайшего угла. Поэтому он свернул от них прочь, потянулись узкие, душные арабские улочки. На них было ничего не разглядеть от дыма, выходящего из курилен и распространявшего приторно сладкий аромат дурманящей травы. Люди, завёрнутые в ткани с ног до головы сидели и неторопливо общались, в свете луны и лампад поблёскивали сабли на поясах, но в целом обстановка казалась мирной. Тиль заглядывал под навесы взглядом голодного кота, надеясь, что кто-то пригласит его присоединиться – Альберт не давал ему денег на развлечения, поскольку считал, что они развращают человека. Однако никто его не замечал.