Сначала он с позиции марксизма обосновал, что истинным хозяином всех капиталов России является российский народ. Далее объяснил преступность распада СССР и дикой приватизации, в результате которой народная собственность оказалась в руках узкого круга олигархов, в том числе его отца. Потом перешел к обсуждению механизмов возврата вывезенных за рубеж капиталов и национализации украденных активов.
На протяжении всего времени лицо папы было внимательным, слова сына он выслушивал спокойно, не перебивал. Изредка задавал уточняющие вопросы, содержание которых показывало, что Николай Валентинович неплохо владеет технической стороной дела и отлично понимает экономический смысл Мишиных предложений. Например, он поинтересовался, какой конкретно финансовый инструмент, по мнению Миши, следует использовать для обратной национализации – акционирование или ваучеризацию? И парень с радостью делился соображениями, взвешивая все за и против по каждому из возможных вариантов.
Миша закончил. По отсутствию критических замечаний, в целом конструктивному тону беседы он чувствовал, что таки сумел произвести впечатление на отца. Николай Валентинович был серьезен, долго сидел молча, иногда потирая нос и виски. Наконец он заговорил:
– Я вот думаю и не понимаю, где же я так нагрешил, Миша, чего же я недосмотрел во время зачатия. И кажется, я понял свою ошибку. Нужно было мне в ту злосчастную ночь не расслабляться, а среагировать. Ну да что сделано, то сделано. Семя дало всход. И было бы понятно, если бы оказалось, что у тебя лишняя хромосома или не мой ты сын, подменили тебя в роддоме, или мамка согрешила с каким-нибудь соседом-вахтовиком. Но три независимые экспертизы врать не будут – семя мое и с хромосомами все в порядке. Так что не отвертеться мне от этой ноши. Одна надежда на второй помет.
Теперь стало видно, что Николай Валентинович расстроен, но умело это скрывает.
– Знаешь, лучше бы ты, сынок, гомосеком стал. Я бы, может быть, тогда тебя понял, все-таки на Западе вырос. Стыдно было бы, конечно, но что поделать: тлетворное влияние чуждой культуры.
Отец вздохнул и покачал головой с аккуратно подстриженными седыми волосами. Потом посмотрел на сына и с горечью в голосе продолжил:
– Ты ведь, Мишутка, умом у меня никогда не блистал. И в школе, и в универе тебя за уши тянули. Но я и предположить не мог, насколько все плохо. И требовалось-то от тебя всего ничего: держать активы, расслабляться, девок трахать и желательно не крякнуть от передоза или не утонуть в бассейне по пьяной лавочке. Но ты и здесь облажался. А каково мне теперь жить и знать, что сын у меня, как ты там говоришь, пролетарий-ебанарий. Но это у тебя точно не от меня, это от мамки, которая себя на старости лет графиней возомнила. Я все надеялся, что ты приплод по залету принесешь от какой-нибудь местной шоколадки или латинки, остепенишься. Но и на это ты оказался негодным.