– Должно быть, кропотливая работа, – подмечает Летта, не переставая довольно улыбаться.
– Чему ты радуешься? – недоумеваю я.
– Кажется, ты ему нравишься.
– Что с тобой сегодня происходит? То хочешь познакомить меня с каким-то барменом, теперь это… – Сморщившись, я кладу бумажного лебедя на край стола и заставляю себя отвести взгляд от широкой спины Тамаза, виднеющейся в первом ряду. На нем, как и вчера, обтягивающая черная водолазка, подчеркивающая его крепкие плечи.
– Я не виновата, что мне на глаза попадаются подходящие кандидаты на роль твоего парня, – оправдывается подруга, просматривая новостную ленту в телефоне. – Видела страницу Тамаза?
– Да, он же писал в беседе, – отвечаю я слишком быстро, словно обороняясь от словесной атаки.
– В черно-белых фотографиях есть своя магия, – рассуждает она, то приближая, то снова отдаляя лицо Тамаза на снимке. – Интересно, откуда у него этот шрам над губой.
Сделав вид, что не расслышала последнего предложения, я открываю скетчбук и, достав из сумки карандаш, начинаю рисовать лежащего передо мной лебедя. Понятия не имею, что этим подарком хотел сказать Тамаз, или что я сама чувствую по этому поводу. Все происходящее напоминает странный сон, из которого мне никак не удается сбежать, чтобы вернуться к привычной жизни.
Преподаватель объявляется ближе к середине занятия и, поблагодарив нас за терпение и понимание, начинает занятие. Немного расслабившись, я даже умудряюсь записать добрую половину его лекции, но потом меня отвлекает всплывшее на экране телефона сообщение от отца.
Папа: Что у вас там происходит? Мне только что звонила Анфиса и сказала, что тебя похитили.
Эми: Я на учебе, потом тренировка. Сможешь заехать и проверить ее?
Папа: Да, я уже отпросился с работы и еду к ней.
Эми: Спасибо. Напиши, как она.
Папа: Нам нужно серьезно поговорить, Эми, потому что дальше так продолжаться просто не может.
Эми: Еще позавчера с ней все было нормально, пап.
Папа: С ней уже давно ничего не нормально, и ты это знаешь.
Эми: До вчерашнего дня она была в НОРМЕ, с которой мы научились жить.
Папа: Я почти подъехал. Увидимся вечером.
Эми: Напиши, в порядке ли она.
Непроизвольно сложив ладони в молитвенном жесте, я пытаюсь справиться с нарастающей в груди паникой, участившимся дыханием и выступившими слезами. Больно прикусив дрожащую нижнюю губу, едва не вскрикиваю от злости на саму себя. Нельзя было оставлять маму в таком состоянии, и чем только я думала, уходя на учебу? Вдруг это та самая роковая ошибка, которая все уничтожит?