То ли сон, то ли явь - страница 2

– Хорошо этому Арчи, – вздохнул Толик. Ему вон какие события снятся – хоть кино снимай. А мне – ерунда одна: то на уроке спрашивают, то мамка орет, то отец за ремень хватается.

– И так уж прямо ничего хорошего не снится? – Поддел идущий рядом Андрей. – И девочки не снятся?

– Да нет, почему…Танька Скворцова часто снится.

– Одетая?

– Да, всегда почти… Толик покраснел.

Андрей засмеялся. А потом, посерьезнев, добавил:

– А, по-моему, Арчи врет все про эти сны. Просто интересные книжки он нам все пересказал, а рассказывать-то хочется.

– Да, наверное. Только, думаю, не то, чтобы врет, но сильно приукрашивает. Ну, не могут такие подробности сниться!

– В любом случае, рассказывает он здорово, а уж вправду ли это сны, или нет – мне пофиг! Мне слушать интересно, а снилось ему это, или придумал – до лампочки!

На этой примирительной ноте друзья перешли к обсуждению фильма «Корабль-призрак», который показывали в клубе накануне.

Друзья были правы – красочные истории, которые рассказывал им Артур, в действительности значительной частью были выдумкой. Но не полностью. Сражения, осады замков и пиратские захваты кораблей действительно снились начитанному и впечатлительному мальчику. Но, рассказывая товарищам, он привлекал почерпнутые из книг детали и подробности. И прав был Толик: трудно ожидать, что десятилетнему пацану приснится, например, в подробностях такие детали рыцарского доспеха, как «набедренник», «ожерелье» или «рондель».

Конечно, снились Артуру и обычные сны: родители, сестра, школа, и, конечно, девочки. Особенно Наташка из параллельного класса. Обычно она появлялась в купальнике – видимо, подсознательное детское целомудрие мешало Артуру увидеть ее совсем голой. Тем более, эпоха была «до-интернетовская» и познание подробностей женской анатомии ограничивалось у Артура и его сверстников разглядыванием замусоленных от частого использования черно-белых порнографических фоток, если не считать, конечно, случайных эпизодов подглядывания.

Но Артура мучил тот факт, что просмотренное во сне, как правило, плохо запоминалось. Он часто просыпался с восторгом в душе – он только что участвовал в большой битве, они победили, и теперь враги будут изгнаны за пределы их страны! Радость переполняла, его, хотелось с криками «Ура!» носиться по квартире (что он иногда и делал, навлекая ни себя неприятности со стороны родителей). Но в памяти не оставалось ни одной детали – только общее ощущение угрозы вначале, затем трудностей и опасностей битвы и восторга победы. Но проходило всего несколько минут, и оставалось только впечатление, «что было здорово, интересно и опасно, но закончилось все хорошо». Ни одной детали он вспомнить не мог – дрался ли он конным или пешим, на копьях или на мечах, и вообще, был ли он рядовым или командиром. Как-то он пытался сразу по пробуждению записывать то, что ему снилось, и даже завел специальную тетрадку. Но идея оказалась неудачной: во-первых, писать было необходимо сразу, в первые же минуты после того, как открыл глаза. Но родители полагали, что у десятилетнего ребенка сразу после пробуждения должны быть иные занятия. А даже такая, вроде бы, мелочь как посещение туалета и ванной проделывали в ткани воспоминаний чудовищные, как правило, невосполнимые бреши. Но даже если все было хорошо, например, в воскресенье, когда не надо было собираться в школу, не было запланировано никакой интересной поездки в Москву – а автобус на станцию уходил еще раньше, чем в школу – и над душой никто не стоял – все равно получалось не то. Будучи зафиксированными не бумаге, сновидения теряли яркость и живость, становились скучными и неинтересными. Даже самому автору, перечитывающему свои строчки, требовались усилия, чтобы вспомнить сон и понять – «там было все не так»! Впрочем, как правило, сон так и не вспоминался, ощущение, что «было не так» – оставалось. Красочные детали и подробности пропадали. «Наверно, я просто писатель хреновый, – рассуждал про себя Артур, таща ненавистный ранец к остановке у военного городка, откуда старенький автобус должен был отвезти учеников в Огурцово – ближайшее село, где была школа. К отъезду школьников подгоняли два автобуса, но иногда – о радость – один из них ломался. В один автобус все влезть не могли физически, и на остановке разыгрывались подчас удивительные сцены вежливости и уступчивости. Дело в том, что следующий автобус подходил только через час, и часть школьников получала возможность «замотать» первый урок на совершенно законных основаниях. Так и толкались перед открытыми дверями туда-сюда, подстегиваемые окриками учителей – те, что жили в военном городке ездили на тех же автобусах. Иногда терпение «старшаков» лопалось, и они забрасывали младших в автобус чуть ли не в охапку. Так влетел в автобус и Артур. Сесть был некуда. Он подошел к ближайшему занятому сидению, и молча поставил ранец на кучу других, уже стоявших ни коленях у счастливого обладателя сидячего места. Тот пытался запротестовать, мол и так целую кучу навалили. Но Артур, сам довольно робкий от природы мальчишка, с неожиданной и несвойственной для него твердостью сказал: «Сидишь-держи». Это действительно был закон автобуса, и каким бы резким или крутым ни оказался сидящий хлопец, шансов отстоять свою правоту у него не было. В случае конфликта весь автобус встал бы на сторону несильного и не очень авторитетного Артура.