На оборотня навалился ражий малый – крепко вцепившись друг в друга, они упали на дощатый пол, позабыв обо всем и всех. Разбойник оказался крепок – прижал спиной к стенке телеги, но и Лесобор повис на нем как клещ. Они хрипели, дергали и тянули друг друга в попытках освободить руки – оборотень пропустил крепкий удар коленом под дых, грудь скрутило болью, он в ответ попытался боднуть головой в нос врага, но тот подставил лоб, и искры из глаз от удара посыпались у обоих. Полуослепленный, разбойник, чтобы не дать врагу освободиться прижался к нему, сжав левой рукой в объятиях – словно неумелый любовник, а вторая, Лесобор это видел – поползла, преодолевая сопротивление, к поясу, где болтался короткий нож. Злобный рык заклокотал в глотке – волколак прижался еще плотнее, обхватив врага руками, а зубами вцепился в щеку крепыша. Тот заорал, попытался оторваться, но не тут-то было: почти не чувствуя от злобы ударов, сыпавшихся на него, волколак вырвал клок плоти из морды врага и боднул таки того в нос. Разбойник тонко взвизгнул, захлебываясь кровью и болью, а Лесобор, с утробным рычанием вцепился зубами уже в разбитый нос врага – хрустнули хрящи. В ушах гудело от воплей и шума боя, когда он рванул головой вверх – противник отшатнулся, насколько можно было на этом узком поле боя, но оборотень только этого и ждал: освободившаяся на мгновение рука успела жадно хапнуть по-чужому поясу и сорвать нож. Ослепленный потоком крови враг, не успел ничего – его собственный нож пырнул его в живот, в грудь, в плечо, в руку, в живот – у Лесобора не было опыта обращения с клинком и он просто бил и бил, испыряв врага вдоль и поперек. До тех пор, пока тот не перестал булькать и содрогаться.
Лис сшиб с телеги еще одного, когда, наконец, услышал тяжелый топот коней. Четверо конных, наконец, с ревом ударили по навалившимся на повозки разбойникам – треск, вопли, крики боли, кровяные брызги и мясная каша под тяжелыми копытами! Кажется, победа стала окончательно склоняться на их сторону.
– Рогатины! – орал кто-то. Верно орал – без копий пешие бессильны перед конными, а те – уже не давали разбойникам продыху, рубя сверху, с оттягом, так чтоб и щиты, буде такие есть – не спасли. Татей было по-прежнему многократно больше, чем всадников, но это уже ничего не значило: кто-то еще сопротивлялся, потому как понимал, что бежать некуда, посекут в спину, а грозные немцы, отступив для разгона, с окровавленными мечами, атаковали вновь, силой и напором тяжелых коней, бесстрастно рубя бессильных перед ними пешцев.