И вот просил в храме, чтобы его оставили в покое. Хотя бы временно. Как ни странно, мгновенный ответ. Он переходил дорогу от церкви. Вдруг, так называемая, интуиция сказала: «Обернись!» Оказывается, посередине дороги стоял такой же молодой парень. Схожесть: серые глаза, русые волосы, телосложение. Но в грязной одежде и головой в крови. Ему недовольно сигналили машины и объезжали. Почему-то не двигался. Опасно – могли сбить. У студента заискрилось желание: помогу! И окаменел. Точно и не понял, отчего так? И не испуг опасных автомобилей. Тогда что? Неужели безумие: люди осудят? Спасает бомжа – осудят? С виду тот парень выглядел бездомным. Витю остановил другой, внутренний голос. И не тот, что заставил обернуться. Чужой голос.
Я, обладатель рукописей и секретов, не видел данный фрагмент в печатной версии. Витя поздно придал тому значение. Вот и зачеркнул важное признание в дневнике. Зато вспомнит, когда сам продолжительно станет бомжом. И допишет по прошествию времени: «То было маленькое испытание. Встречные люди подобны зеркалу. Я тоже грязен и ранен, однако душой. Человек на дороге похож на бомжа. Но и я просил, чтобы не лишали места жительства. И как, спрашивается, просить помощь Всевышнего, если сам не помогаешь? Естественно, через час ректор института отказал в поддержке. И земное начальство, разумеется, тут не при чем». Столь странное размышление есть в рукописи моего заказчика. Крайне даже странно.
Он много думал о болезни. Запись в повести «Носитель»: «Слышал признаки заражения, когда шейные лимфоузлы не болят и не исчезают. Их обнаружил на себе. Жизнь, казалось, закончилась, словно едва исписанный лист». Не догадался, как жизнь еще не начиналась. Листы будут, но, увы, черновики да и только. Я, исследователь, вижу пометку в рукописи: благодарность болезни. Иначе бы много не увидел под иным и полезным углом. Впервые задумался о ценности времени и про то, что оставит после себя. Его рассказ «Потому и грустно» написан в те дни и опубликован журналом с современным названием: «Время бежит. Казалось, вчера я был ребенок, который пошел в первый класс, позавчера родился. И что к сегодняшнему дню успел сделать я? И что вы, люди?»
Печатная повесть «Носитель» начинается так. Мой доверитель просыпается утром. Нужно в больницу. Дабы узнать результаты повторных анализов крови. На подушке, согласно повести, остались длинные рыжие волосы. Я, детектив, опрашивал давних постояльцев того общежития. Они утверждают, что автор-Витя под неудачным псевдонимом ошибся. В действительности, другой цвет: русый. А имя подруги, как выяснилось, изменил. Ведь мир слухами полон. Его отчислили – иди, куда хочешь. А ей оставаться. Витя не рассчитывал на известность, но хотя бы маленькую публикацию автобиографичной повести ожидал. И другие странности. Я, жизнесказатель, не уверен во временных совпадениях. Я не просто читаю, но и проверяю. Я навёл справки в том институте. Вынужденно представился французским репортером. Имитация нормандского (родина Гюстава Флобера) акцента. Иначе, того жди, не заговорят. Отличительная черта русского характера – молчаливые. И вот справки. По архиву, мой заказчик отчислен не весной, как утверждает документально, а осенью. Точно уже не узнать, где пропадал. Есть данные: телефонный курьер в столице и рыбак Черного моря. Дневник о том содержит чересчур неразборчивый почерк. И я не уверен, что относится к тому периоду жизни. А потому в книгу не добавил.