Покуда вертится Земля. Сборник современной поэзии и прозы - страница 5

Шрифт
Интервал
Твой друг смирился с суетой,
Не веря в перемены,
Давно с дистанции сошёл
И бегает по кругу…
Когда-то было хорошо
С тобою рядом другу.
И в праздники, и в драки вы
Плечом к плечу стояли,
Не опуская головы,
И победить едва ли
Вас смог бы самый сильный враг…
Но вдруг ослабли плечи,
И друг решил, что ты – дурак,
И жизнь тебя излечит
От ожиданий и надежд,
Что вы делили прежде,
И ты не тот, и чай несвеж,
И спрятан где-то между
Ускорившихся в беге лет —
А сколько их осталось? —
Той, прежней дружбы ваш секрет,
А в плюсе – лишь усталость.
Земли неудержимый шар
Стал для него – с тарелку…
Ты учишься держать удар, —
А время кружит стрелки
На тех часах, что вам двоим
Когда-то звонко пели…
Он другом был, а стал – другим.
Держи удар, земеля!

Жизнь прожить – не поле перейти…

Жизнь прожить – не поле перейти, —
Говорят о человечьей доле.
Только нам попалось на пути
Сотен жизней стоящее поле.
Что такого в нём – на первый взгляд? —
Васильки синеют спозаранку…
Но у дальней кромки встали в ряд
Чёрной стаей – вражеские танки…
А над полем бреет «Мессершмитт»
Наше небо в васильковой сини…
Выйдет солнце летнее в зенит —
И над полем в трауре застынет…
Враг попёр на нас в начале дня,
Предвкушая, что лишит нас воли.
У него – снаряды и броня,
А за нас – вот это – НАШЕ! – поле.
До полудня стихнет краткий бой,
Сотни жизней взяв огнём и сталью…
Что же, поле, сделалось с тобой?
Ты от нашей крови алым стало.
И чернеют мёртвые кресты
На железных танковых могилах.
«Мессершмитт», сорвавшись с высоты,
Догорает коршуном бескрылым.
Мы на этом поле полегли,
Васильки его окрасив красным,
Но враги его не перешли.
Значит, наши жертвы не напрасны.
…Снова солнце смотрит с высоты
На поля, что раны излечили…
Жизнь прожить – не поле перейти! —
Назубок фашисты заучили.

Татьяна Горецкая


С последним ударом часов

Весна. Потянулась к солнцу травушка, повеселели деревья, и вся земля стала зелёной. Часы на стене пробили двенадцать. С последним ударом часов дрогнула рука у Прасковьи с зажатой в ней карточкой любимого мужа. Лицо радостное и удивлённое. Усы чёрные, мужественный взгляд, а из-под козырька фуражки выглядывал густой волнистый чуб. Из-под связки старых писем виднелась потрепанная бумажка, где сообщалось о смерти доблестного бойца Леонида Семёнова…

Прасковья сторонилась соседей, часами сидела одна, сжимала старые сморщенные руки, обводила глазами пустые углы и грустила по мужу, убитому на войне. Память с болезненной точностью рисовала счастливые картины прошлого. От усталости за годы одиночества шептала со слезами на глазах:

Следующая страница