Следующие три часа тянутся как три дня, и даже появление Ларри – моего любимого постояльца ночлежки – не помогает, я продолжаю думать про своего бывшего мужа и фотографию маленького мальчика. По-моему, это не в стиле Марка, но прошло уже много времени с нашего последнего разговора. Люди меняются.
– Спасибо за сегодняшнюю работу, дамы.
После окончания смены Берни, как обычно, прощается с нами. Но тут мне в голову приходит одна мысль.
– Вы не видели здесь в последнее время никаких странных мужчин, Берни? В последнюю неделю или около того?
Она улыбается и кивает на Ларри.
– Вы имеете в виду, кроме тех странных мужчин, которые тут обычно болтаются? – поддразнивает она. Ларри похлопывает ее по руке.
– Что вы все о странных мужчинах? Почему не спрашиваете про странных женщин, которые тут появляются? – отвечает он со смехом.
Я тоже смеюсь, хотя он даже не знает, насколько прав.
Кэсси отправляется к себе переодеться, заявляя, что делает это совсем не потому, что находилась рядом с бездомными, и я в одиночестве еду домой. При виде пустого коврика, на котором обычно валяется почта, я одновременно испытываю облегчение и разочарование. В доме очень тихо. Тишина кажется зловещей и пугает. Я сразу иду в кухню, ставлю чайник и снимаю крышку с банки кофе.
Не знаю, в чем дело – может, фотография Дилана действует на меня как соль на рану, но от запаха кофе у меня начинает чесаться старый шрам размером с кулак в верхней части руки. Я автоматически поднимаю другую руку, чтобы почесать обожженную кожу. Воспоминание, которое я заперла в стальном сейфе у себя в сознании, просачивается наружу и возвращается. Я сижу в столовой, где столы напоминают пластиковые скамейки в парке, а стены такого грязного желтого цвета, что теперь никто не скажет, какой изначально тут был оттенок. Напротив меня сидит Кэсси и смотрит на холодную запеканку из картофеля с мясом, словно блюдо может превратиться в пиццу из «Доминос», если Кэсси достаточно сильно этого захочет. Краем сознания я чувствую, что за мной кто-то стоит, но не обращаю на это внимания, пока не слышу шипение рядом с ухом. Я до сих пор ощущаю жуткий сигаретный дым и вонючее дыхание, которое напоминает собачье дерьмо.
– Детоубийца.
Чувствую острую боль, которая разливается у меня по руке. Вначале думаю, что мне врезали кулаком; шок смешивается с ужасом, боль не стихает и становится только хуже. Кипяток прижег тюремную робу к моей руке; материал старается вжиться в руку, стать второй кожей. Голос Кэсси звучит у меня в ушах: