Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом – охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие – нет?..
Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное, не стучатся даже министры в спальни королей.
Вошел слуга, он же камердинер, Степан.
– Здравствуй, Степан, – сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.
Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.
– Желаю здравствовать, – сказал Степан. – Савватий Елисеич просили к завтраку через двадцать минут-с.
– Отменно, – сказал я, потянулся, но конца кровати не достал.
Я подумал: что же говорят в таких случаях литературные персонажи? – и обронил:
– Передай: буду.
Молчаливый Степан удалился.
Я откинул одеяло и встал. Затем я долго тщательно одевался, стараясь выудить из своего костюма всю элегантность, на которую он еще был способен.
По дороге вниз (комнаты всех нас троих были на втором этаже – для безопасности) я заглянул к Фундуклиди. Он прыгал смешной, растопыренный, укрощая штанину, и живот прыгал не в такт, словно отдельное существо.
– Спустимся вместе? – дружелюбно спросил я.
– Подождите минуту, – сказал Михаил Теофилактович и что–то страстно прибавил по-гречески – сердился на штаны, наверное.
Он натянул фильдекосовые носки с цветной пяткой и шелковой стрелкой, вставил ноги в лакированные штиблеты.
– Готово.
Я растворил перед ним дверь.
– Прошу вас.
Мы вместе спустились по лестнице и оказались в библиотеке.
– Столовая – сюда, – отрывисто сказал Фундуклиди, указывая рукой.
Я взглянул на часы на стене: медное лицо циферблата показывало восемь.
– Еще рано, – сказал я, – подождем немного.
Грек выпятил карнизом губу, тоже посмотрел на часы и кивнул.
Делать было нечего, и я принялся осматриваться. Савватий Хряпов собрал в библиотеке славное общество. Стояли тут томики Бальзака, столь же пухлые, как и их автор; бумажные приложения к "Ниве"; религиозная чепуха Погодина подпирала каких–то умствующих иностранцев, из которых я, кроме звонко звучащего имени Кампанелла, никого никогда не мог запомнить.
– Доброе утро, господа! – раздалось сверху вместе со скрипом ступеней.
Свежий, как персик, в новом костюме и даже при галстуке ("Непременно от Пьера Галанта", – подумал я) наш хозяин сходил к нам с приятной улыбкой.