Бабушка вышагивала по коридору вперед-назад вот уже битый час. До этого она вышагивала по кухне. А до того – по спальной комнате. И в каждом случае час был битым. «Битый час, битый час», – повторила про себя бабушка, словно на автомате, сцепив морщинистые руки в замке за спиной. Довольно-таки прямой спиной, нужно отметить! Затем, не перестав шагать, она спросила себя: «А с чего это, интересно, час битый?»
Если бы кто-то сейчас смог остановить бабушку и спросить, а чего это она, собственно, вышагивает то в одной части своего дома, то в другой, она бы не ответила. Идея остановить бабушку сама по себе уже амбициозность – да и кто бы в конце концов стал это делать? Бабушка-то давно живет одна, за запертыми дверьми. На самом деле, было бы очень хорошо, если бы кто-нибудь все-таки, пускай и не останавливал сейчас бабушку, но задал бы ей этот вопрос. Да, это бы оказалось очень полезно.
И вот, удивительное дело, она задала его себе сама. В коридоре полном шкафов, комодов, тумб и этажерок с одеждой, обувью и аксессуарами полувековой, а в каких-то случаях и большей давности. Бабушка даже остановилась на мгновение, другое, в смысле, перестала шагать, вопрос прозвучал в ее голове, словно гром в пустыне – обезоруживающе. За первым вопросом последовали другие. Словно самолеты в день объявления войны – какой именно? бабушка была свидетелем не одной! – со страшными звуками они полетели над ее поредевшей белой головкой. Вжух! – в одну сторону. «Когда это началось?» «Почему ты вообще принялась?» Вжам! – в другую. «Когда ты в последний раз спокойно сидела, листала книжку, пила чай с печеньем?» Бум! – теперь вверх. «Ты завтракала сегодня?» «Вчера ты – ужинала?» Бам! – вниз. «Что было вчера?» «А днем ранее?» И снова: Вжух! Вжам! «На прошлой неделе – скажи!» «Что не так, дорогуша, что случилось?» Бум! БАМ! Из всех возможных ответов пришел лишь ответ на последний вопрос, который также, случайно или нет, был первым. Да и тот не легко пришел, не сразу. Попробуй, называется, пробиться! Во имя Истины, всего, что Она для нее сделала, всего, что Она для нее значила, бабушке пришлось собраться с силами, отбросить все ненужные свои мысли и переживания. Все отбросить, конечно, не получилось – это могло бы стать ее прощанием с жизнью, – но отодвинуть от себя немного все-таки удалось. Словно ведомая кем-то за руку, не такая резвая, как минуту назад, бабушка прошла в конец коридора, по которому вышагивала, к запертой двери, ведущей на улицу, порог которой она не пересекала одному лишь Богу на Небесах известно сколько лет. Лишь изредка она отпирает и приоткрывает ее, чтобы забрать очередную посылку с едой или новыми старыми книгами и оставить почтальону записку и денег на следующие. В вечном, сыром полумраке, в ароматах обойной плесени и букетов завядших в пыль цветов, бабушка поглядела в небольшое овальное зеркальце на стене, и с ее бесцветных, тонких, словно старая хлопковая нить, губ, следом за скрипом древней половицы сорвался тот самый пробившийся ответ: