С этими словами Сергей Павлович открыл дверь в соседнюю комнату, расположенную в середине здания и лишенную окон. Она была тщательно затемнена и освещалась только рассеянным светом нескольких матовых электрических ламп, зажженным Моревым при нашем входе. Вокруг по стенам висело несколько досок со сложными приспособлениями и шнурами, проведенными к ним от распределительной доски с рядом выключателей.
– Эти экраны, – сказал Морев, – под подвижными затворами-ширмами покрыты различными фосфоресцирующими веществами, при чем в отличие от Шарпантье мне удалось подобрать несколько из них, светящихся под влиянием определенных излучений, возникающих как следствие тех или иных переживаний нашего «я». Например, экран прямо перед нами светится легким голубоватым сиянием под действием потоков энергии, испускаемых нами при усиленной мозговой работе; это, так сказать, показатель мысли. Дальше вы видите доску, светящуюся под влиянием излучений, отвечающих чувствам любви, симпатии, вообще благожелательного, спокойного состояния духа; еще рядом – экран «гнева», потом экран «сострадания» и так далее. Каждый из них фосфоресцирует в темноте при воздействии на него определенных излучений. Попробуйте сесть в это кресло посреди комнаты и вызвать в себе те или иные настроения из указанных мною, и вы будете видеть, как перед вами будут вспыхивать в темноте те или иные экраны, при чем на каждом их них фосфоресцирующим веществом доска покрыта не сплошь, а так, что светящиеся места дают очертания букв, составляющих слова, обозначающие настроения, на которые отвечает данный экран. Таким образом, давая место тем или иным душевным состояниям, вы будете видеть их в виде огненных «Валтасаровых» букв: мене, текел, фарес, вспыхивающих перед вашими глазами. Садитесь сюда; я потушу свет и выйду из комнаты, чтобы своими излучениями не путать опыта, и поворотом выключателя извне открою экраны. Если вам надоест, или опыт не удастся, что очень возможно, нажмите эту кнопку на ручке кресла, и я задвину ширмы экранов и присоединюсь к вам.
Я уселся в мягкое кожаное кресло по указанию Морева и постарался снова изгнать из своего сознания всяческие душевные движения. Морев погасил свет и вышел с Юрием, плотно притворив дверь. Наступила абсолютная темнота; затем раздалось сухое щелканье – очевидно, открылись затворы, заслонявшие чувствительные стенки экранов.