То вдруг пройду я Арктику и тундру,
то в Англии останусь на часок.
Все хватит, грим, немного даже пудры,
я ухожу в действительность, дружок.
8 мая 2001
***
Отбросив все нескромные приветы,
и зная, этот вечер только мой,
забыв мгновенно лишние советы,
я ухожу под дождиком домой.
Дождь заставлял идти довольно быстро,
бил по зонту и в буйстве был хорош.
Как хорошо, вода прибудет в Истре,
а дождь польет любимейшую рожь.
Но на балкон дождю закрыты двери.
Иду домой, чтобы полить цветы,
им отдаю и воду, и доверие.
Дождь за стеклом и мокрые листы.
Пусть зависть к постороннему ненастью,
да не коснется зелени моей!
Я все полью! Залью, пусть то опасно!
Пей мой лимон! И кактус тоже пей!
На этом все. Задерну мирно шторы.
А все ненастья смоет сильный дождь.
И дома против бед надену шоры.
А где-то уж растет спокойно рожь.
16 мая 2001
***
Вы извините мой строптивый нрав,
я ревновала к маленькой кокотке,
и в глубине района и управ
я не была покладистой и кроткой.
Вы предпочли другую, не меня.
Быть может, и она была планктоном?
Года и ночи календарь менял,
а встреча откликалась грустным стоном.
Когда проснусь, то вспоминаю Вас,
когда засну, то вижу Вас на фото.
Не думаю, что это только фарс,
и не сравню я Вас с любым и прочим.
Я облик Ваш на фото сберегу,
он помогает в творческой работе,
и с Вами на одном я берегу.
Расцвел каштан, наверно, быть субботе.
Суббота встреч поэтов, вот и все.
Я не приду. Я больше не ревную.
Не верю или верю, – это всем
неинтересно, как планктон дрейфую.
18 мая 2001
***
Нежнейшие иголки
играют на ветру,
они совсем не колки.
А рядом? Рядом пруд.
Как хочется затронуть
иголки, шишки. Нет.
И сквер он тот же омут.
«Не тронь», – его ответ.
Пучками из иголок
она вся по весне,
как миллион приколок,
на ветках и везде.
Когда желтеет пихта,
то под ноги летят
короткой стрижки вихры.
И к краю сквера в ряд.
Подстриженная пихта
осеннею порой,
как выпитая пинта,
как юбки рваный крой.
24 мая 2001
***
Он человек, любимец нежных муз,
он сам любил, не ждал чужих ответов.
Цилиндр он носил, а не картуз,
и принят был, конечно, в высшем свете.
Его стихи, поэмы, сказки – свет.
Да, свет, что излучает солнце.
Прозаик и мыслитель, и поэт,
и он всегда непонятый до донца.
Он мыслил, тоже, видимо, в стихах,
он непонятен призрачным натурам,
и потому остался он в веках,
в застывших и прекраснейших скульптурах.
Так можно необъятное объять?