– Что ж из этого?
– А то, что раз ты назвал ее белокурой девушкой, а ещё заметил цвет волос; эти два замечания, мой милый, опровергают твоё пренебрежение к очаровательному полу.
– Ты мне надоедаешь, – сказал Жорж с нетерпением.
– Вот видишь ли, – продолжал Фоконьяк – Я очень силен в логике, а логика говорит мне еще…
– Что? – спросил Джорж и пристально посмотрел на Фоконьяка.
Этот мрачный взгляд точно уничтожил логику уроженца Лангедока, потому что он не закончил своей мысли. Но хотя он не осмелился высказать ее вслух, однако прошептал отрывочными фразами:
– Я гораздо откровеннее… Признаюсь, я обожаю брюнетку и обещаю себе объясниться ей в любви в самом непродолжительном времени… У неё такие густые брови… что должно быть много электричества в сердце.
При мысли об удовольствии, ожидавшем его, фаянсовые глаза Ловласа засверкали.
В конце дороги явилась в блестящих костюмах, вышитых золотом, толпа придворных, присутствовавших при императорской охоте. Де-Фоконьяк опять принял горделивый вид, который взгляд Жоржа заставил его оставить, и опять начал играть роль маркиза. В эту минуту послышался голос. Жорж и Фоконьяк повернули головы. Подъехал ординарец гофмаршала. Жорж принял равнодушный вид, Фоконьяк вид достоинства. Поручик, любезный с противником, побежденным в игре, сделал псевдо-маркизу самый любезный поклон, так же как и Жоржу.
«Маленький поручик, которому я вчера нарочно проиграл триста луидоров, чтобы разыграть перед ним роль знатного вельможи», – подумал де-Фоконьяк.
– Вы потеряли охоту, господа? – сказал он.
– Боже мой! – сказал Фоконьяк.
– Вот часть охотников возвращается, сказал поручик. – Как только я увидал вас, я вас опередил, чтобы сообщить вам новость.
– Какую?
– Обер-егермейстер так дурно распорядился, что охота не удалась.
– Бедный обер-егермейстер!
– Император взбешён.
В эту минуту вдруг появился нищий, которого всадники не могли приметить за извилинами дороги. Жорж и Фоконьяк бросили на него проницательный и недоверчивый взгляд, и даже внимательно прислушались к гнусливому голосу нищаго.
– Подайте Христа ради, добрые господа; я вас не забуду в моих молитвах и буду просить Бога, чтобы Он дал вам место в своем раю.
Де-Фоконьяк засунул руку в огромные карманы, украшавшие его не менее огромный жилет. Он вытащил из кармана кошелёк, а из кошелька один су, и положил в руку нищего с таким величественным движением, как будто это была необыкновенная щедрость. Нищий взглянул на монету и таким же тоном, каким просил милостыню, сказал: