Оглушенные наступившей вдруг тишиной, в которой стал медленно нарастать стрекот кузнечиков, мы сели в траву напротив и уткнулись носами в голые колени.
– Давайте тогда начнем с викторины, – предложил Сережа, разворачивая огромную простыню сценария. – Времени немного, но, думаю, успеем. Как звали первую женщину?
– Чью? Мою? – шепотом спросил Женька.
Я крепче обняла колени и закатилась смехом:
– Аграфена! Женькину первую женщину звали Аграфена. Или Авдотья!
– Авдотья! – завизжала Анька.
Сережа потряс списком вопросов, и это тоже показалось смешным. На наших головах были венки, по-прежнему свежие, как будто их сплели только что, и вид Сережа имел откровенно дурацкий: с венком, в очках и с ручкой.
– Ева ее звали, – сказал он и подписал ответ в списке вопросов. – Первую женщину звали Ева.
– Ева, – мечтательно протянула Анька. – Странно, что Марья превратилась в рябину, а не в яблоню.
Вспомнив, что Женька вчера с нами не ходил, Анька развернулась к нему:
– Ой, мы же не рассказали тебе легенду о Дереве любви. Вдруг тебе тоже пригодится?
Женька нехотя разлепил глаза и сделал вид, что слушает, но ближе к трагическому финалу веки его снова склеились, а по Сережиным щекам стал расползаться румянец гнева.
– Как можно верить во всю эту чушь? – сказал Сережа с улыбкой, как будто это для него было совсем неважным. – По двадцать лет людям. Это же сказка для детей.
– Это не чушь! – отрезала Анька и ткнула в Сережу пальцем. – И лично я пойду туда сегодня же и скажу его имя. И если Дерево сработает, а оно сработает, то мне бы не хотелось, чтобы ты каждый раз начинал читать мне лекции о морали и нравственности. И не надо сидеть здесь таким букой!
От этих слов Сережа дернулся как от удара током. Его венок упал в незабудки и ощетинился упругими ежиками тимофеевки.
– Мне почему-то тоже кажется, что это не чушь, – сказала я и водрузила венок на место. – Не могут сорванные цветы так долго оставаться свежими. Может, оно и правда волшебное. Заодно и проверим. Что там еще, кроме викторины?
Невидящим взглядом Сережа уставился в простыню сценария. Как обычно описывают такие состояния в романах, скорее всего, ему нестерпимо захотелось лечь в траву, чтобы земля поглотила его и он навсегда исчез с ее поверхности. Но земля была тверда как камень, в руках дрожал сценарий, а за дверью Гриба находились тридцать четыре вверенных нам ребенка.