Дядя сидел в инвалидном кресле с застывшим взглядом перед окном. Его морщинистое лицо уже несколько лет сохраняло одно угрюмое выражение, какое бывает у людей в самые страшные моменты жизни.
Эвердин взялась за ручки кресла и повернула дядю ко мне. Он нервно стучал указательным пальцем по подлокотнику, но зрачки оставались неподвижными.
– Фридрих, к тебе приехал племянник, – ласково сообщила дяде сиделка. – Ты помнишь его?
Дядя никак не отреагировал, хотя при прошлой нашей встрече еще мог несвязно говорить. Сейчас он напоминал живой труп. Не хотел бы я быть на его месте.
– Он устал за сегодня, мы целый час гуляли на улице, – вежливо объяснила сиделка. – По утрам Фридрих более разговорчивый.
– Ничего. – Я слегка улыбнулся. – У нас будет целых две недели, чтобы поговорить.
– Вашему дяде пора отдыхать.
– Да, конечно. Позволите помочь?
– Лучше я сама.
Я отошел в сторону, чтобы освободить женщине место, инвалидное кресло было неповоротливым. Но, прежде чем скрыться за аркой, ведущей в широкий коридор, Эвердин обернулась и неуверенно сказала:
– Забыла вас предупредить: не ходите на чердак. Там крысы завелись.
– Я постараюсь завтра с ними разобраться, – пообещал я. – Съезжу до магазина за ядом.
– О, не стоит. – Женщина отмахнулась. – Пусть этим занимается ваш отец. Нечего травить молодой организм.
Я не успел ответить, как сиделка вместе с дядей скрылась в коридоре. Встал напротив окна, каждый день восьмидесятидвухлетний старик смотрел на неубранный двор с редкими кустами и высокими сорняками. Интересно, что же творится в его голове? Как можно так жить? Мигающий свет отвлек меня от размышлений. Надо будет серьезно поговорить с отцом о состоянии особняка, иначе такими темпами, когда придет мой черед владеть домом, мне достанутся одни развалины.