– А-а-а, Ванжус! Ну, что же ты за ссыкун такой!!! – возмущённый голос Татьяна Васильевны зазвенел на всю группу. – Я же тебя, скотина такая, ночью три раза поднимала, сажала на горшок! Ты же, гадёныш, ни разу на горшок не ходил! Посмотри, как ты весь матрас-то опять уделал. Ты же уже и сам весь провонял, и комната из-за тебя вся провоняла… – она больно схватила его за руку и сдёрнула на пол. – Давай, засранец такой, сам снимай простыню, майку и трусы и топай в ванную комнату голяком. Сейчас будешь сам всё стирать за собой… Что стоишь, скотина такая?! Нечего на меня смотреть такими глазами! Я тебя ещё тогда предупредила, что ты у меня будешь всё сам стирать за собой. Живо давай!
Разозлённая женщина насильно стащила с Егорки одежду, стянула с постели мокрую простыню и наволочку и, сунув в руки мальчишке, больно подтолкнула его в спину: – Чеши давай в умывальню, ссыкун, и начинай стирать.
Стоявшие у своих кроваток взлохмаченные спросонья малыши по-разному реагировали на происходящее. Те, кто сам имел несчастье иногда писаться в постель, молча, с сочувствием смотрели на пунцового от стыда Егорку. Некоторые хихикали и, показывая на него пальцем, издевательски тянули за воспитательницей: « Ха-а… Егорка – ссы-ы-кун…опять обоссался-я-я…»
– Чо, дураки что ли?! Замолчите Болдырева и Трофимов! Сами-то тоже иногда писаетесь! – заступилась в очередной раз за Егорку русоволосая, сероглазая Олечка Ефимова. Она стояла в маечке и в трусиках около своей постели и пыталась аккуратно застелить поверх неё своё одеяло.
Егорка с силой стиснул зубы и с опущенной головой зашлёпал босыми ногами по обшарпанному деревянному полу.
– Куда пошёл без тапочек, ирод?! – взвизгнула ночная нянька и, подхватив с пола шлёпанцы Ванжуса, метко попала ими прямо в спину мальчишки. От боли Егорка вскрикнул и, уткнувшись лицом в ворох белья, неожиданно замер на месте.
– А ну, надень тапочки, скотина! Надень, кому сказала, а то сейчас ещё хуже будет! Вот ведь привели в группу такую тварь… – заорала было уже на всю группу, сунув руки в боки, ночная нянька, но увидев лицо обернувшегося мальчишки, неожиданно поперхнулась.
– Я убью тебя, когда вырасту! – негромко, но чётко произнёс Егорка дрожащими губами, с трудом разжимая сведённые судорогой челюсти. Бледный как полотно, он часто дышал и не сводил с няньки непривычно немигающих, ненавидящих глаз.