Промурыжив с полчаса пару страниц манускрипта, молодой человек сдался и решил предоставить все дальнейшие пояснения ворону. Он заглянул в конец книги и выудил из последних страничек аккуратно сложенный вчетверо, жёлто-коричневый от стольких веков лист плотной бумаги. Развернул. Карта мира планеты Терриус – так значился снизу рисунок, выполненный вручную и раскрашенный цветными красками. Едва глянув, Матфей подумал, что это чей-то нелепый розыгрыш, ребячливая шалость. По его размышлению, если бы это была настоящая карта сущего мира, то выглядела бы она, как все старинные карты древности – с изображением диковинных тварей и написанием названий стран, морей и городов языком архаики. И уж, скорее всего, стародавний чертёж был бы нанесён не на простую бумагу стандартного формата, а на тонко выделанный пергамент, который не складывался бы варварски, а сворачивался узким свитком и хранился в узорчатом футляре-тубусе.
Всех этих пунктов «правдоподобности» не было, и Матфей в который раз за ушедшие после дня рождения дни задумался о серьёзности всего творившегося вокруг него. Как и уверял Гамаюн, Терриус действительно изобиловал материками со странами, чьи экзотические названия представлялись частью какой-то иной вселенной, придуманной кем-то в шутку или всерьёз. Матфей даже уловил некое сходство Терриуса с Землёй. В обоих случаях планета на карте была поделена на два полушария, для удобства её изучения. На первый взгляд даже казалось, что и земли расположены одинаково в обеих плоскостях, и даже были океаны и моря с островами. Но после первого ощущения, неотступно росло второе – интригующее и твёрдое. Никаких сходств не было и нет. Это была абсолютно другая, незнакомая планета с неизвестными землями и водами, и чёрт знает, как в ней жить.
Состояние невыносимой духоты, ставшей за последнее время частой гостьей его комнатки, вынудило юношу покинуть постель и, плотнее обернувшись одеялом, открыть настежь окно. Матфей обожал сиживать на подоконнике ночью, когда дом спал, и неважно, какое время года было за окном его спальни, главным было его настроение. Ночные посиделки не были частыми и носили случайный характер. Они нужны были, чтоб перевести дух и поймать искру веры, когда жизнь изнашивалась от тревог, суеты и других неприятных мелочей.