Утром объявили об эвакуации всего Костро. Наблюдатели с низин заметили странное волнение Вайкато́пе неделю назад. Потом туман разодрал пасущихся овец. А после первой жертвы среди людей (им оказался дозорный у восточных ворот) город охватила паника.
Все вдруг стало каким-то перевернутым вверх дном. Но Ларго был этому рад. Пару часов назад маме прислали билеты на дирижабль. Ларго с мамой и луковым леденцом (так он называл младшую сестру) должны были переехать на Рондокорт. Наконец, спустя столько месяцев затворничества в этой глуши после скандального развода родителей, они вернутся к нормальной жизни.
Ларго обернулся на здание бюро, где драгоценный комод описали и отправили в багаж на отходящий вечером дирижабль, а вместо него выдали столик.
«Знаешь что, мама? Если бы ты сама удосужилась сходить за своим проклятым комодом, все бы было хорошо! Но ты предпочла отдыхать дома и послала меня, а мне всего лишь десять! Ты думала, мне дадут сопровождать большую вещь? Нет! Они сказали, что мы, Тсерингеры, будем эвакуироваться вместе с этим! Получи, мама, поганый чайный столик с жирными ногами!»
Столик нетерпеливо боднул запертую дверь.
– По голове себе постучи! – донеслось из дома.
Злая мама.
Ларго открыл дверь, ногой оттолкнув столик с прохода.
Леди больше-не-Тсерингер лежала на софе, а луковый леденец стояла рядом и махала на мать веером.
– Пока ты ходил за комодом, мы с Лайве собрали все чемоданы! Ну, что встал?
– Мама… – начал Ларго, закусил язык.
«Давай же, трус, – сказал сам себе, – если бы ты сама удосужилась…»
– Мама, я… Мне комод не выдали…
И тут мама села, а Лайве перестала махать веером.
Столик, до этого стоявший в дверях, радостно помчался прямиком к младшей сестре, напугав ее.
– Ла-а! – Луковый леденец кинулась прочь.
Мама резко поднялась, сплела узор вокруг ног столика, и тот нелепо повалился на пол. Она поймала Лайве и всунула ей в рот успокоительную пилюлю. А потом без лишних слов пересекла комнату, оказавшись очень близко… и высоко. Ларго поднял на мать глаза. Мгновение и – пощечина. Очередная.
– Говори. – В голосе мамы ненависть и нетерпение. – Где мой комод?
Каждое слово она произнесла с излишней тщательностью, отчего у Ларго по спине пробежал холодок.
– Твой комод в бюро. – Предательские слезы покатились по щекам. – Они не поверили, что я Тсерингер…