Состав гремел и мчался, а я уже третий раз перечитывал это письмо и не мог понять чего мне больше опасаться по приезде: полоумного коллеги или странных местных жителей. Честно говоря, я бы вполне мог понять селян, какой-то чужак заперся в доме на пригорке и постоянно таращится на них, а как только ловит их взгляд на себе – старается затаится… Не мудрено, что интерес у местных к этому дурачку стал выше. Тем более, какие три золотника за извозчика? Меньше всего мне хотелось находится в этом задрипанном крае с сумасшедшим. Но такова моя работа на этот раз. Слухи, ходившее об этих местах не внушали желания появляться там, но, в большинстве своём, это просто вымысел, который, со временем, обрастал всё новыми и новыми подробностями, трактовками и так далее. Разбойники – вот главная проблема, а всё остальное местный фольклор, не иначе. Он писал про оружие, но, чёрт возьми, я могу поклясться, что думал о том, как бы мне не пришлось стрелять в этого сумасшедшего. Потому что в его письмах именно он представлял из себя человека наиболее опасного, а не странные местные. И в каком порядке были написаны эти письма? Ободряющий «огрызок» я получил последним, но, что-то мне подсказывает, что оно было написано первым, а это, судя по всему, четвёртое, то бишь последнее.
Поезд прошёл больше половины пути… И вдруг затормозил, я отвлёкся от размышлений о прочитанном. Оказалось, что мы приехали в какой-то небольшой городок. Остановка обещала быть долгой. Мне захотелось выйти и немного размять свои члены. Я собрал всё со стола и уложил в свой чемодан, взял ключ от купе и вышел, заперев его. В тамбуре были открыты окна. Свежий ночной воздух ударил в нос, недавно здесь была гроза.
Спрыгнув на перрон, я обнаружил полнейшее запустение, ни души вокруг. Было достаточно морозно. Но лёгкое пальто отводило от меня всякую угрозу заболеть. Так непривычно было, после нескольких лет запоя, обнаружить себя погрязшим в волнениях и заботах, стоящим на каком-то пустынном перроне, чёрт знает где. Ночной бриз очищал моё сознание, и с каждым новым вдохом я понимал всю плачевность моего положения. Но не только это. Чувствовалось жизнь, моя собственная жизнь, чувствовалось моё тело. Я вспоминал и принимал все ошибки, которые были совершены мной, соглашался со всеми стремлениями и мечтами, что не покидали меня никогда, и, наконец, я распознал вкус собственной жизни, а послевкусием за ним, тонкой-тонкой ниточкой, плелась горечь. Мне было ясно, что всё, произошедшее со мной в этот вечер забудется, и уже ничего не поменять. Это был лишь отзвук настоящего откровения, отброшенного за ненадобностью. То, что я не смогу принять в полной мере, то, что я не стану реализовывать. Жребий был брошен. Поздно сворачивать с пути. Я смирился с этим, и, более того, считаю это единственным верным решением.