Пока Рыбак устраивал на скамье его ногу, Дёмчиха все хмурилась, но мало-помалу резковатое выражение на ее лице стало смягчаться.
– Подложить что-нибудь надо, – сказала она и пошла за перегородку, откуда вынесла старую, с вылезшими клочьями серой ваты, измятую телогрейку. – На, все мягче будет.
«Так, – мысленно отметил Рыбак. – Это другое дело. Может, еще подобреет эта злая баба». Сотников приподнялся, она сунула телогрейку под его голову, и он, покашливая, тут же опустился снова. Дыхание его по-прежнему было частым и трудным.
– Больной, – уже другим тоном, спокойнее сказала Дёмчиха. – Жар, видимо. Вон как горит!
– Пройдет, – отмахнулся рукой Рыбак. – Ничего страшного.
– Ну конечно, вам все не страшно, – начала сердиться хозяйка. – И стреляют вас – не страшно. И что мать где-то убивается – ничего. А нам… Зелья надо сварить, напиться, вспотеть. А то вон кладбище рядом.
– Кладбище – не самое худшее, – кашляя, сказал Сотников.
Он как-то нехорошо оживился после короткого забытья, наверно, от температуры резко раскраснелись щеки, в глазах появился лихорадочный блеск, неестественная порывистость сквозила в его неверных движениях.
– Что же еще может быть хуже? – допытывалась Дёмчиха, убирая со стола миски. – Наверно ж, в пекло не верите?
– Мы в рай верим, – шутливо бросил Рыбак.
– Дождетесь рая, а как же.
Забрякав заслонкой, хозяйка полезла в печь, задвигала там чугунами. Однако похоже было на то, что она уже успокоилась, даже подобрела. Рыбак чувствовал это и думал, что, может, как-либо все еще устроится.
– Нам бы теплой водички – рану обмыть. Ранили его, тетка.
– Да уж вижу. Не собака укусила. Вон всю ночь под Старосельем бахали, – как бы невзначай сообщила она, опершись на ухват. – Говорят, одного полицая подстрелили.
– Полицая?
– Ну.
– А кто сказал?
– Бабы говорили.
– Ну, если бабы, то верно, – улыбнулся на конце скамейки Рыбак. – Они все знают.
Дёмчиха сердито оглянулась от печи.
– А что, нет? Бабы-то знают. А вы вот не знаете. Если бы знали – не спрашивали.
Она подала им воду в чугунке и направилась за занавеску к детям.
– Ну, вы уж сами. А то не хватало мне еще вам портки снимать.
– Ладно, ладно, – согласился Рыбак и ступил к Сотникову. – Давай бурок снимем.
Сотников сжал зубы, вцепился руками в скамью, и Рыбак с усилием стащил с его ноги мокрый, окровавленный бурок. Дальше надо было снять брюки, и Сотников, поморщившись, выжал: