– Виагра там, – мстительно произнесла блондинка указывая пальцем на соседний прилавок. Девушки обернулись и хихикнули. Горбунов покраснел, хотел ретироваться, но громко сказал, – Мне две упаковки. Блондинка удивилась. Девушки отвернулись к витрине, стараясь не выдать стриженными затылками жгучего интереса к происходящему. Блондинка помешкала, вытащила из кармана связку маленьких блестящих ключиков и, выйдя из-за прилавка, неуверенно направилась к витрине. Громкий шлепок наполнил объем торгового зала. Блондинка, ошалев, застыла выставив вперед ключ. Халат на ее ягодице задрался обнажив мускулистое бедро в чулке телесного цвета. Горбунов с удивлением посмотрел на покрасневшую от удара ладонь, содрал маску и, разорвав клыком воздух, завыл. С улицы донесся визг тормозов и глухой удар. Закричали люди. Блондинка охнула, выронила звякнувшие ключи и, не оправив халата, боком присела на обтянутую кожей скамейку у входа. Девушки, взявшись за руки завороженно смотрели на него. Путаясь в сланцах он выскочил на улицу. Большая черная машина ударившись в зад желтого автобуса вытолкала его на середину перекрестка. Водитель черной машины со знакомым акцентом громко говорил знакомые слова. Водитель автобуса исчез. Горбунов обогнул черную машину, пересек улицу и с облегчением скрылся в подъезде.
Воскресенье. После полудня
Она возбуждалась от Канта. Это была странная любовь. Они познакомились на каком-то семинаре. Она подошла к нему в перерыве с кружкой дымящегося кофе в руке.
“Вы знаете Канта, – хрипло спросила она и надежда засветилась в ее глазах. Горбунов знал Канта. “Критику чистого разума?”, – почти что крикнула она и спазм исказил ее лицо.
Она приходила к Горбунову всегда в разное время с перерывами в несколько дней. Она не отвечала на телефонные звонки и смс, не пользовалась мессенджерами. Внезапно в пустоте дома вздрагивал айфон. “Дома? – раздавался тихий ее голос, – Я сейчас приду”. Худая, голенастая, с фигурой подростка, в застегнутой до горла темной джинсовке, чаще в оранжевой короткой юбке, с копной рыжих до плеч волос. Узкое лицо ее, с крупными, обычно смешливыми карими глазами, застывало в предчувствии боли, когда она заходила к нему. Она была замужем и ей было за сорок. Пристально вглядываясь в него сквозь темноту прихожей, не оборачиваясь, закрывала за собой дверь, и прижавшись спиной к ней, притягивала Горбунова к себе, не плотно, до осознания контакта. “Читай”, – шептала она и он читал. Судорога пронзала ее, ногой она обвивала его ногу и прижимала руку его к низу сокращающегося живота. Затем оттолкнув, открывала дверь и исчезала в лестничных пролетах судьбы. А потом она пропала. Он с болью осознал это после двухнедельного затяжного октябрьского дождя. “Она не придет, – понял он, – теперь она любит Ницше”.