. На моем клубке образовывался нарост необъяснимого беспокойства –
что именно заставляло мое внутреннее так содрогаться? Музыка петляла; то возрастала, то опять убывала, то возвращалось к привычному ритму.
На третьей минуте прослушивания мелодия показалась мне знакомой, но я никак не могла вспомнить, где я ранее могла ее слышать. Я включила верхний свет и остановила проигрывание записи, вмиг ощутив себя доступной для всего того, что хотело бы меня отыскать. Но меня ничего не искало. Так, в машине и со включенным светом, одна на пустующей ночной дороге я чувствовала себя до ужаса глупо – это было все равно что подглядывать за кем-то в ночи, и вместо того чтобы выключить свет в спальне, просто повесить на окно занавеску. Я взяла в руки диск и покрутила его. На нем по-прежнему никаких опознавательных знаков. Что же она хотела мне этим сказать? А самое главное – где я только могла слышать эту музыку? Мне казалось, временами я почти достигала истины, а потом она пряталась от меня за занавеской. Я чувствовала, будто стою перед нужной дверью, а потом ухожу прочь, так и не узнав, что была близка.
Я нажала на «play» и откинулась на сидение. Музыка текла туда, куда ей было надо. Я позволяла ей затекать в мои уши. В какой-то момент тревога и холод ушли на второй план. И теперь для меня существовала только музыка. Либо я становилась ею, либо она присваивала себе мое имя – разобраться в этом мне было уже не под силу, но чувство было такое, будто что-то внутри меня пустило корень. Отчего-то я знала – перерубить его ни у кого не получится. Стоило мне закрыть глаза, как я опять качалась на каких-то крошечных качелях. За плечами – гигантский терновник. Я была этим терновником. Я была его ягодами. Я была этими качелями и собой одновременно. Я была всем и ничем. Я была солнцем и его отсутствием. Я была ветвями, которые кто-нибудь и когда-нибудь перерубит и пустит на топку. Я была миром. Мир был во мне. Это была змея, кусающая саму себя за хвост. Но чем среди всего этого была музыка?…
Диск крутился в дисководе еще бесчисленное количество раз, прежде чем на небе пробилась светлинка – пробилась и тут же окрасилась в серый. В моей голове музыка растягивалась и принимала знак вечности. Мелодия заканчивалась и тут же начиналась. Я не могла уловить ее конец и начало.