– Что-нибудь – это что?
– Мы могли бы жить вместе.
– Я думаю, тебе просто одиноко.
– А тебе разве нет?
Я подумала – все в этом мире одиноки. Жизнь в одиноком мире не одинокой стать не может. Мы росли и умрем одинокими. Так было задумано кем-то свыше еще задолго до нашего появления. Пепел сыпался на джинсы и я размазывала его пальцами. Сейчас не время переживать об уборке и прочих вещах, что имеют место только в этом мире. На данный момент – стирка джинс и Остап.
– Всем одиноко.
– И что? Ты не ответишь?
– На эту фигню – нет.
– По-твоему это фигня?
Я промолчала, надеясь, что он заговорит о чем-то другом.
– Я тебя понял.
– Думаешь, это правильно – заменять человека другим человеком и делать вид, что ничего не случилось?
– Разве я делаю вид, что ничего не случилось?
– Послушай, у меня нет ни сил, ни желания говорить об этом сейчас.
– Нет, ты уж скажи. Скажи все как есть.
– Говорить о том, что было бы в перспективе – самое отстойное занятие в мире.
– Но я же тебе нравлюсь?
Мы оба молчали. Я чувствовала вокруг себя шаги прошлого. Когда прошлое приходит само собой, без скучаний, напоминаний и приглашений, это могло значить только одно – скоро для всех нас все закончится. Попытка сохранить настоящее станет временной отсрочкой, идущей в упаковке с надписью «твои надежды не оправдаются».
– Чего ты добиваешься?
– Сам не знаю.
– Хочешь сказать, что если ты услышишь ответ, у тебя получится заснуть?
– Тут уж от ответа зависит.
– Я так не думаю.
– И какой будет ответ?
– Я сброшу или ты сам трубку положишь?
– Это все?
– Почему наши телефонные разговоры всегда заканчиваются одним и тем же?
– Потому что в голове у меня одно и то же. Сейчас. И все последние дни.
Я потерла переносицу и постаралась вообразить себе его лицо. Грустные глаза, на дне которых можно увидеть и самого себя, и все то, свидетелем чего они были и будут. Я представила их светло-серый оттенок, похожий на небо в тот ранний час. Представила, как мнется морщинами его лицо. Оно – бумажный лист, местами порванный ручкой и чьей-то мыслью. Вдоль и поперек лист был исписан словами. Среди них каких-то два имени, идущих поверх друг друга, далее – «тревога», «апатия», «страх» и отчего-то – «невыглаженный». Меня постигла мысль – если выгладить знаки вопроса, они станут восклицательными. У него был один такой между ребер, и того уж ничем не выгладить – ни утюгом, ни теплым словом.