Маленькое Солнце заливало красным сиянием невысокие холмики. Солнце тоже было какое-то равнодушное к этому неудавшемуся миру – не столько озаряло, а словно как бы отстранялось от него. Рой вспомнил стихи Андрея Корытина о Солнце: «Терзающее Венеру, взрывающее Меркурий, ты холодно поглядываешь на Марс, ты только поглядываешь на Марс – такое всегда не наше!» Андрей провел на Марсе восемь земных лет, и половины этого срока было бы достаточно, чтобы возненавидеть эту планету. При Андрее и сейчас нельзя говорить о Марсе, он мигом приходит в дурное настроение.
– И еще я передавал, друг Рой, что не разрешил что-либо менять на месте гибели планетолета. – Голос у Винклера потускнел, он был уверен, что следственная комиссия настроена против него.
«И я бы на его месте держался не лучше, – упрекнул себя Рой. – Его нужно успокоить. Пусть дает объяснения, а не оправдывается». Рой опять оглянулся. Молодые операторы усердно разевали рты, искусственный марсианский воздух пахнул озоном, на Земле такой воздух бывал лишь после грозы.
– В прошлый мой прилет свободное дыхание было затруднено, – сказал Рой. – На прогулки мы захватывали кислородные аппараты. Сейчас можно обходиться без них.
– Мы запустили третий атмосферный завод. Он добавляет ежегодно несколько миллиардов тонн воздуха высших земных кондиций. С водой хуже, но и воды прибавляется. Кроме того, мы стали рассаживать созданное специально для Марса дерево калиопис.
– Значит, и зелень появилась?
– Мы говорим «красень»: растения здесь красноватые. Надеемся, что скоро зашумят леса.
– Марс всегда был планетой безмолвия. Андрей Корытин считал это единственной привлекательной чертой Марса.
– Думаю, что вскоре заговорят о марсианских бурях, уступающих лишь ураганам на Венере. Если вас интересуют наши метеорологические…
Рой жестом прервал Винклера:
– Я получил все ваши мыслеграммы. Мы еще поговорим о них. Ведите к брату.
2
Генрих лежал с закрытыми глазами, недвижный, исхудавший, на бледном лице зловеще отчеркивались темные губы. Даже после гибели Альбины, когда Рой опасался за его жизнь и разум, Генрих не выглядел так страшно. Рой положил руку на грудь брата, стараясь уловить биение жизни в его теле. Рука была слишком слабым приемником, жизнь без усилителей не ощущалась. На самописце, висевшем у кровати, змеилась красная кривая суммарной жизненной функции больного; она была всего на три сантиметра выше черной полосы внизу – жизнь едва теплилась, она была в опасной близости от небытия.