– Мам, а ты?
– Тихон, они уже рядом! Бегите! Спасайтесь! – сказала мать и побежала в сторону свинарника.
Он, более не задавая вопросов, прекрасно поняв, что мать спасает их ценой собственной жизни, развернулся и побежал через огород в сторону леса, таща за собой Алёнку. Когда до межи, отделяющей огород от леса, оставалось совсем немного, он услышал сзади выстрелы и крики. Остановившись, он присел и потянул Алёнку за руку, чтобы она присела рядом. Сидя на корточках, он бросил тревожный взгляд в сторону дома, думая, что мать убили.
– Stehen! Hände hoch! (Стоять! Руки вверх!) – раздался грубый мужской крик на немецком языке, после чего лучи фонариков развернулись в сторону свинарника. – Komm zu mir! (Иди ко мне!)
Он увидел в лучах фонариков мать, которая стояла у входа в свинарник с поднятыми вверх руками. Увидев мать живой, он с облегчением громко выдохнул. В этот момент один из фашистов, среагировав на звук со стороны огорода, резко развернул луч от фонарика в их направлении и принялся тщательно исследовать территорию огорода. Быстро схватив Алёнку за голову, он прижал её к земле и лёг с ней рядом.
Лето выдалось дождливым, поэтому трава и бурьян бузовали с бешеной силой, к тому же мать, сбиваясь с ног в отсутствии отца, не успевала выпалывать огород. Притаившись в высоких зарослях, которые скрыли их детские тела, он наблюдал, как фашист зашёл в огород и направился в их сторону, равномерно водя фонариком перед собой.
Он ощутил, как ледяной ужас пробежал по всему телу, оставив на нём гусиную кожу, а затем пробрался вовнутрь, сковав все внутренности. Зажав рот Алёнке ладонью, он навалился на неё, прижав к земле, чтобы она ненароком не вскрикнула, увидев, приближающегося фашиста, а также, чтобы не было слышно её сопения. Стараясь, не шуметь он, что было сил, вжался в землю рядом с сестрой и затаил дыхание, вслушиваясь в шаги, приближающегося фашиста.
Когда звук от шагов стал совсем близким, он задержал дыхание и сильнее прижал Алёнку к себе, чувствуя, как его ладони, которой он зажимал ей рот, стало тепло от её слёз. Ботинок фашиста опустился на землю почти у самого его носа. Он чувствовал, как пот градом течёт по лицу, а сердце стучит в грудь, как огромный молот в массивную наковальню, каждым ударом отдавая в виски.
Он не знал, сколько времени простоял фашист, но ему показалось, что прошла вечность. Лёгкие от нехватки кислорода готовы были разорваться. Хотелось резко выдохнуть и вдохнуть полной грудью свежий ночной воздух, но он терпел изо всех сил, понимая, что это приведёт их к гибели. Вдруг воздух разорвало громкими выстрелами, и он, почувствовав, как тело Алёнки сначала встрепенулось, а затем задрожало, прижал её к себе ещё сильнее, боясь, что она вскрикнет от испуга. Он понял, что фашист, не заметив их, стреляет в сторону леса, думая, что там кто-то есть, поэтому быстро выдохнул и ещё быстрее вдохнул порцию свежего воздуха, пока его было не слышно из-за выстрелов и, затаив дыхание, вновь изо всей силы вжался в землю.