– Три дня назад был я в Дорчестере. Люди там говорят, что беднягам, которые прошлым летом схлестнулись с «Электором», достанется по полной. На следующей неделе будут судебные слушания. Приедет судья Бэренстайн. К нему в Лондон уже успел смотаться этот старый лис Мэскью, чтобы наускать его заранее. Меры, мол, против контрабандистов в наших местах недостаточные и надобно их укрепить, вздернув для устрашения несколько человек на виселицах.
– Эти двое – жестокая парочка, – подхватил еще один голос. – Теперь как пить дать жди новых виселиц с огнем в Ридждоуне. Но с Мэскью я все равно сквитаюсь. А тот, другой, может сам после повеситься. Или меня повесить.
– Пусть только его дернет дьявол попасться темной порой у меня на пути, – произнес третий голос. – Увидит он тогда ствол моего пистолета, и рожу ему испорчу я основательно.
– Не вздумай, – одернули его басом, по звуку которого я безошибочно определил, что Элзевир тоже здесь. – Никто не имеет права касаться Мэскью, кроме меня. Придет день и час, и я сам с ним расправлюсь. Хорошенько это запомни, дружок.
В течение нескольких следующих минут я ослабил внимание к их беседе, поглощенный собственными проблемами. Тело мое от столь продолжительного лежания в одной позе стало неметь, голова кружилась до тошноты от едкого дыма факелов, которого уже столько скопилось на потолке, что он оседал на меня, хоть и невидимой в темноте, но явственно ощутимой на руках маслянистой копотью. Изловчившись, я наконец сумел почти бесшумно перевернуться на другой бок. Мне стало гораздо легче. Не успел я, однако, как следует насладиться относительно обретенным удобством, как, неожиданно услыхав свое имя, до того сильно вздрогнул, что гроб исторг громкий скрип.
– Этот мальчишка Джон Тренчер-то, – донесся до меня голос, по которому я опознал жившего на краю деревни Пармитера. – Этот мальчишка Джон Тренчер-то, – повторил он. – Ох, не внушает он мне доверия. Вечно болтается гдей-то на кладбище, и много раз я видал, как сидит он на этой могиле и на море таращится. И нынче ночью та же картина. Встали мы, значит, перед закатом, хлопая парусами, в трех милях от берега. Темноты дожидаемся, чтобы начать разгрузку. Я, пока суд да дело, в трубу подзорную глянул на сушу, все ли спокойно. Ну и конечно, снова узрел на могильной плите мистера Тренчарда. Лица я его разглядеть не смог, но по фигуре это был точно он самый. Ой, неспроста он, боюсь, там сидит. Как пить дать вынюхивает, а после Мэскью доносит.