Юсупова что-то лепетала, мы быстро шли по коридорам и анфиладам.
В зале было накрыто несколько круглых столов. Аристократия сидела вокруг, дула чай из сервизных чашек. Я глазом выхватил знакомое лицо. Анечка! Танеева. А рядом очень похожий на нее мужчина. Отец?
– И ты тут? – я оставил Юсупову, сел за стол к Танеевым. – Чаёк лакаете? Ну пейте, пейте. Чаек – травка святая, пользительная.
Я сам налил себе из фарфорового чайника с вензелем.
В зале царило полное молчание. Даже музыканты перестали наигрывать Шуберта.
– Нехорошо живете, нехорошо… – я кивнул на восточные сладости, что были разложены по тарелкам. – Чай пост ныне, а вы оскоромляетесь. Нешто так жить можно?
– А как можно? – проскрипел Танеев – пожилой, седовласый мужчина лет шестидесяти.
– Токмо по любви! – поднял я палец, повернулся к Юсуповой – А где твой муженек да сынок?
– Муж сейчас в Москве. – Княгиня присела за соседней стул. – Сын, Феликс, в гимназии Гуревича. Скоро будет дома.
– Феликс? Что за имя не русское… – я вылил чай в блюдце, стал прихлебывая пить. – Познакомь меня с ним. Авось перекрестим на что-то доброе. Как тебе имя Федот?
Вокруг нас образовался уже целый круг аристократов, жадно внимающих моему шоу.
– Или Федот, да не тот? – засмеялся я, подмигивая покрасневшей Танеевой. – А ты что, Анечка? Нашла ли мужа?
– Я попрошу вас! – Танеев вскочил на ноги, обратился к Юсуповой:
– Зинаида Николаевна это переходит все границы! Мы уходим.
– Да подожди ты уходить! – я тоже встал, силой усадил Танеева обратно на стул. – Только началось веселье-то… Матушка, княгиня, где у тебя тут нужник? Надо бы справить дела.
– Это там, – пролепетала Юсупова, указывая рукой в сторону выхода.
Бухая сапогами, я направился к выходу, но как только оказался в коридоре, направился не в туалет, а обратно в портретный зал. Заглянув внутрь и не обнаружив там слуг, я чиркнул быстро спичкой, подпалил то место на картине, которое крестил. Тут же задул разгорающийся огонь. Получилось большое темное пятно. Прости меня, Клевер. Прости меня, Леда. Картину жалко, но Россию еще жальче.
Поправляя рубашку, вернулся обратно в зал.
– Ну и сортиры у вас тут… Поди крестьянин лошадь может купить себе за такую фаянсовую вазу.
Юсупова страдальчески вздохнула, дамы закатили глаза. Ко мне опять направился насупленный военный. Сейчас будут выкидывать.