Их посадили в автобус и отвезли на крупную верфь: высокие балки поддерживали порванную серую брезентовую крышу, сквозь дыры в которой виднелось небо. Внутри Ань тут же окутала вонь пота, грязи и скопления множества людей в одном месте. Ее снова пробрала дрожь, сырость и холод пронизывали до костей. На самодельных матрасах, брошенных на пол, вповалку сидели и лежали мужчины и женщины всех возрастов. Одни спали, другие играли в карты, но при виде вновь прибывших подняли головы. По верфи бродили врачи, проверяя у всех легкие и рты. Между металлическими столбами по всему помещению были сооружены вешалки, с которых свисала промокшая насквозь одежда, капли воды ритмично ударялись об пол. Должно быть, здесь собралось больше сотни человек, но висела тяжелая тишина, шаги каждого из братьев и сестер отдавались эхом в пустоте. Полицейский крикнул им что-то на кантонском языке. Он тыкал пальцем в угол и что-то повторял, растягивая каждое из слов, как будто замедленное произношение делало их понятными. Но так как никто из детей не двигался с места, а просто с испугом таращился на полицейского, он закатил глаза и отвел их к стене в задней части здания.
Там их ожидал изношенный матрас, и Ань опустила на него свой рюкзак. Рядом расположилась семья из четырех человек: отец держал на руках младшего ребенка, мать рыдала, а дочь тихо гладила ее по волосам. С другой стороны сидел молодой мужчина лет тридцати. Он внимательно наблюдал за Ань и ее братьями, пока те устраивались на матрасе и озирались вокруг. Ань чувствовала, как сосед следит за их нервными движениями, за тем, как они медленно расправляют футон и усаживаются по его краям. Полицейский вернулся, выкрикивая слова, которых она не понимала.
– Он спрашивает, откуда вы приехали, – пояснил молодой человек, сидевший рядом.
Ань повернулась к нему. На лбу соседа красовался большой шрам, рассекая бровь надвое.
– Вунгтхэм, – ответила она. – Из южной части Центрального Вьетнама.
Мужчина перевел, офицер кивнул и ушел, черкнув что-то на листе бумаги.
– Вы говорите на кантонском? – спросил Минь, и мужчина рассмеялся.
– Конечно. Многие из нас говорят. Мы – народ хоа[10].
– Где мы? – спросила Ань, пытаясь скрыть свой страх.
– В карантине, – ответил он. – Вас продержат здесь две недели. А после этого – кто знает.