Чувств прекрасных и безбрежных,
Как и много лет назад.
Крылья мельниц трепетали,
И звучал мотив любви.
Мы кружились, вспоминали
Годы юные свои.
А луна спешила дальше,
Звёздной дымкой нас маня.
Пусть мы стали много старше,
Но в душе ручьи звенят.
Пусть мы стали осторожней
И размереннее жить,
Юность – прошлое, и всё же
Невозможно не любить.
Двадцать пять лет
Шесть тридцать. Кофе и омлет.
Смех мамы, баритон отца.
В те двадцать пять счастливых лет
У жизни не было конца.
К вершинам авиабилет.
Карьера. Ужины в бистро.
И двадцать пять безумных лет
Промчались поездом в метро.
Клико, дор-блю и шевроле.
И слишком рано на покой.
Но двадцать пять ушедших лет
Осели на висках мукой.
Курорты, Альпы и шале.
Швейцары около дверей.
Ей двадцать пять прекрасных лет.
Мне не признаться в чувствах к ней.
Кюре
Зловещий сон. О чём? О чём?
Откроет церковь на заре
Латунным вековым ключом
Старик-кюре.
Гортанных звуков странный строй,
Алтарь как будто бы поник.
Два террориста, возглас «Ой»,
Кюре-старик.
Все тщетно, бытие есть тлен,
Но дух не сломлен на одре.
Поднялся медленно с колен
Старик-кюре.
Заложники дрожат в углу,
Клокочет в горле жуткий крик.
Раскинул руки на полу
Кюре-старик.
***
Спадали листья, землю пудрил снег,
Жизнь с каждым годом набирала скорость.
В речах чужих мне слышался Ваш голос
И с каждым днем отчётливей, ясней.
Но наши траектории планет
Всегда существовали параллельно.
И в этой ограниченной Вселенной
Мы не могли столкнуться много лет.
Мне так хотелось с Вами разделить
Закрытость комнат, где дремало счастье,
Порывы ветра, непроглядность чащи,
Восхода кромку в золотой дали.
Как красные шары среди зимы,
Проулками пустынного квартала
Нелепо Вы и я в тиши летали,
Пока не стали общим словом «мы».
***
Войдите, все двери открыты!
Вдвоём у окна постоим.
Я в Вашу попала орбиту:
Исчезла опора Земли.
Песчинкой меня завертело
В потоке мелодий и слов,
Но млеет безвольное тело
От сладости этих оков.
И нет ничего сокровенней
Среди городских пантомим,
Чем эта весна вдохновенья
В финальном аккорде зимы.
Сын другого отца
Треснул мир, словно старый забытый рояль,
Опустела кроватка, игрушки ушли
За тобой и ребёнком, пугливо таясь,
Навсегда растворились в дорожной пыли.
Сын другого отца в городской суете
Засыпал на плече, чуть касаясь щеки,
За собой уводил в мир весёлых затей,
Отрывал от забот и щемящей тоски.
Против воли любил этот радостный смех