– Саша! Я, наверное, не пойду… провожать не пойду… тебя… Нехорошо мне что-то.
И заплакала… Горько и безудержно заплакала. И сколько женских и не только слёз ещё будет из-за этой проклятой войны пролито… Отправить её, что ли, куда-нибудь? На дальний восток… Эх, немцы, может быть, и не дойдут, но бомбардировщики и там достанут. Да и к кому в те края то? У меня ни родных, ни знакомых там нет.
– Нина, послушай, а у тебя родственники живы?
Она с недоумением смотрела на меня. Её серые глаза блестели от слёз. Нина смотрела так глубоко в душу, до таких потаённых уголков моего сердца она могла заглянуть… Такой взгляд я видел у одной девушки ещё до войны. Взгляд, который заставлял моё сердце биться чаще и сильнее. А теперь и война, и зима, и смерть… Время зелени прошло – настало время холода и хаоса.
– Ты же знаешь… В лагере… Были в лагере.
– Я не о них. Дальние родственники есть?
– Саша, я не понимаю… Ты меня из дома выгоняешь? Что происходит вообще? Это из-за того, что я тебя не могу проводить на вокзал?
– Нина, нельзя одной здесь жить! Если есть хоть какие-то дальние родственники подальше отсюда, то поезжай к ним. Ведь вместе легче всегда.
Нина глубоко вздохнула и отвернулась от меня к окну.
– Нина. Я что, не прав? Что такое?
– То есть вместе легче, да? Значит, мы всего лишь – вместе?
– Я не понимаю…
– Мы всего лишь вместе, потому что тебе так легче? Легче её забыть?
– Нина! Что ты такое говоришь! Я совсем не это имел в виду.
– Понятно… Хорошо, я уеду, как только будет возможность. Вещи твои кому передать? Ей то они явно не нужны. Знаешь, ты вот мне только ответь, и, по возможности, правду, как знать, может быть, до конца войны и не доживём. Ты меня вообще любишь?
Я не знаю, Нина… Не знаю… Любить… А что такое любовь? И о какой конкретно ты ведёшь речь? Их же по Аристотелю аж целых шесть видов… Да как любить то, когда Аню, скорее всего, эти сволочи… Экспериментаторы, мать их…
Скажу да – ведь надеждой всю войну проживёт. А если убьют, тогда как? Ведь не выдержит… А без вести пропаду, ведь будет искать, жизнь свою на это положит и до последнего своего вздоха. Скажу нет – сейчас будет мучиться, но, если треугольник бумажный придёт, легче перенесёт, а может и с радостью вздохнёт. Она же всё простить сможет, только люби…
– Нет.
Я пошёл в сени, накинул телогрейку, схватил в руки вещмешок и вышел на улицу.