Я не взлюбил грязь и терпеть не мог бардак, а так как служанки ко мне не заходили, я сам убирал свою комнату минимум раз в день. Если где-то и мог быть порядок, то пусть будет хотя бы в спальне. Ещё чаще я умывал лицо, силясь стереть его или хотя бы затереть губкой до багровых пятен, способных спрятать его, пускай и на время.
От недостатка свежего воздуха я стал слаб и бледен. Доктор посоветовал моим родителя выводить меня на прогулку раз в день, но, понимая сложность ситуации, назначил проводить час у открытого окна в темноте перед сном. “Чтобы лучше спалось” – сдержанно сказал он. Отодрав балки от некогда наглухо заколоченных окон, мать велела днём держаться от них подальше, чтобы никто чего лишнего не увидел. Но жизнь, журчащая так близко и недоступная тебе, манила хотя бы взглянуть.
Пока никто не видел, я подсматривал в окно, прячась то снизу, то сбоку. Улица жила и дышала, как живой организм. Наш дом находился на достаточно тихом перекрёстке, но даже здесь днём творилась вакханалия. Голоса людей, пение птиц, стук колёс и шум ветра создавали неповторимую музыку, впервые оглушившую меня, стоило открыть окно. В комнату ворвалась свежесть и опьянила разум, голова закружилась и я, поддавшись подкосившимся ногам, сполз по стене рядом с окном.