– А не в Чечню, так в Югославию подамся, в Косово, добровольцем, – сообщил он по дороге.
– Это уже лучше. Во всяком случае, с джакузи там наверняка полегче.
– Вот всегда ты всё высмеешь и опошлишь, – посетовал благоухающий зубной пастой Веник, снова появляясь в комнате. Выглядел он уже более спокойным.
– Да нет, я ничего. Югославия так Югославия. Ещё к талибам можно.
– Ну да ладно. Ты лучше посоветуй, чего мне реально делать-то?
Я старательно повторила примерно то же самое, что и в начале наших дебатов – про родную кровь, отцовское всепрощение и прочие семейные ценности. Однако было видно, что Веника это не увлекает. Слушал он явно невнимательно и, похоже, думал о чём-то своем.
Прервавшись на полуслове, я выждала с минуту. Реакции не последовало никакой. Веник бестолково кружил по комнате, подозрительно напоминая курицу, которая ищет, где бы ей отложить яйцо.
«Главное, чтобы стихов читать не начал!» – мелькнуло в голове. И точно!
– Я тут, кстати, кое-что новенькое написал! – произнёс Веник, наконец облюбовав себе место под «Жирафом № 3». – Почитать?
«Очень кстати!» – чуть было не вырвалось у меня, однако, проклиная свою мягкотелость, я натянула фальшивую улыбку и согласно кивнула.
Веник мгновенно преобразился. Он как будто увеличился в объёме и, сощурив глаза, вперился в противоположную стену – как раз туда, где висел очередной радующий новизной замысла мужнин шедевр под названием «Чёрный треугольник».
Декламировал он в классической манере, с подвываниями и методичным покачиванием, выставив вперёд ногу в драном носке.
Произведение называлось «Песнь камикадзе». Чтобы не утомлять вас, приведу лишь небольшую его часть.
…Чашечка саке с дрожащей сухой травинкой,
И напутствие командиров,
И серебряное крыло, нагретое солнцем.
Белые ленты подшлемника хлопают на ветру.
Мы летим на закат, туда,
где океан сходится с небом.
Где красное окунается в синее
и становится чёрным —
Там уже заждались нас.
Вот и серая тень мелькнула справа по борту —
как кошка,
прошмыгнувшая за угол дома украдкой.
Глаза врага впереди —
две прозрачные студенистые медузы,
выброшенные штормом на берег Дзаяси.
В них нет ничего, кроме страха,
им не выдержать моего взгляда,
в котором – Император и Вечность.
Ближе, белоглазый, ближе —
бороздки пота на твоих щеках.
Ты не знаешь, как поёт
сердце камикадзе в последнем полёте,