– Попробуем, – смеется весело, и я радуюсь, как ребенок, что получил игрушку на Новый год. Может, этот климат поможет, и дотянем до операции? Надежда тонким светом загорается внутри и гаснет через полчаса неспешной прогулки. Мать останавливается, губы синие, дышит с трудом.
– Домой? – вглядываюсь в нее тревожно. Кивает и опирается на руку. Обратно почти ползем, останавливаясь каждые десять метров. Дома сразу ложится, принимая лекарство, одышка постепенно проходит, бледность и синева с губ почти исчезает.
Я сижу с ней рядом на кровати, матч смотрю, тактику примечаю, удары фиксирую, даже рука правая иногда дергается. Мать тихо смеется, когда замечает.
– Иди уже за своим «конем», мне лучше.
– Точно? – отрываю взгляд от матча.
– Точно, – кивает. – Иди, только не гоняй, волноваться буду. Обещаешь?
– Обещаю, – говорю твердо и встаю. Пора ехать в порт, получать свой груз. Наконец-то я при транспорте буду, а то, сколько можно на чужих тачках ездить. Даже руки зачесались, как захотелось ручку газа сжать.
– Иди, – торопит мать. – Вижу, не терпится тебе.
Вскакиваю, в щеку ее целую и иду в свою комнату. Затем в душ, смыть соль после моря, и в порт. После душа натягиваю темные джинсы, серую водолазку и достаю из шкафа свою куртку. Мягкая кожа приятно скрипит в руках, пальцы нащупывают защитные вставки на животе, руках и спине. Куртка крутая, купил тогда еще, после чемпионата. Отвалил кучу евро, но если бы не болезнь матери, то это была почти еще одна сбывшаяся мечта после машины и мотоцикла. Была у меня еще «черепаха» (1), но я ее не особо любил, что я ребенок, что ли.